Словарь Ламприера

Знойные дни поздней весны уже наложили свой отпечаток на город; от земли уже поднимался пар; и моря за проливом разомлели под солнцем, когда «Тесрифати» входил в константинопольскую гавань. Под безоблачным небом судно с рваными парусами на покривившихся мачтах причалило к той же пристани, от которой отошло всего месяц назад. Слух о возвращении «Тесрифати» быстро разлетелся среди разносчиков воды, торговок рыбой, продавцов табака, горшечников и старьевщиков. Натурализовавшиеся греки, обитавшие в квартале Пера и порой служившие прусскому посланнику случайными осведомителями, передали эту новость недоверчивым паломникам, состоявшим в австрийской тайной службе, а те в свою очередь отправили известие срочной почтой в Вену, откуда сторонники Высокой Порты вернут его на восток, чтобы там его использовали в очередной кампании дезинформации. В Константинополе его снова подхватят сплетники и продадут информаторам, и это станет жизненно важным звеном для второго цикла жизни «свежей новости»; итак, на долю сторонников заключения мира выпало взволновавшее их событие — дурные известия о возвращении «Тесрифати».

В порту с корабля сгружали бочки с рыбой. Матросы, снова закованные в кандалы, угрюмо сидели на причале. Мелкие чиновники из отдела «Бейлик» и младшие помощники верховного эфенди с ожесточением что-то царапали на бумаге, собираясь сделать опись прибывшего груза. В воздухе висело зловоние тухлой рыбы. В общем, сцена была бы точно такой же, как месяц назад, если бы не три маленькие детали. В прошлый раз судно глубоко сидело в воде, а сейчас оно гордо возвышалось над пристанью. Потрепанные снасти были срублены и валялись грудами на палубе. А капитана и вовсе не было видно. Чиновники спустились в трюм и обнаружили, что бочки с селитрой исчезли. И клетка с Петером Раткаэлем-Гербертом, посланником австрийского императора, тоже исчезла. Совершив такие открытия, чиновники немедленно подумали о команде корабля. Начальство потребует объяснений. И очень скоро, в подвалах и казематах Крепости Семи Башен, объяснения были получены.

В течение первых пяти дней путешествия матросы сидели в трюме и посасывали смолистый дымок из своих трубок или безуспешно пытались ловить тунцов с кормы «Тесрифати». Хамит видел, что ничего не изменилось. Они по-прежнему были хуже свиней, они воняли и постоянно скреблись, ругались и затевали драки друг с другом и смеялись над капитаном у него за спиной. Они называли его «мальчишкой», и он их ненавидел. Он часто вспоминал Мидилли, своих товарищей и сержантов. А потом он окидывал взглядом свою посудину, кишащую паразитами, и сердце его замирало от отвращения. В минуты отчаяния единственным убежищем капитана становилось потайное местечко в трюме, где он регулярно поил и кормил таинственного человека в клетке. Каждый день Хамит приносил пленнику кувшин воды и мешочек с корабельным печеньем. Сидеть в клетке в средиземноморскую жару было ужасно. И капитан был не прочь развлечь своего гостя. Когда Хамит мог отвлечься от капитанских обязанностей, он подолгу беседовал с пленником: капитан жаловался на бесчинства матросов, а гость отвечал на смеси невероятно плохого турецкого и какого-то другого языка, которого Хамит не понимал. Он знал на нем только одно слово, и оно означало «вода». Это всегда было первым словом, которым гость его приветствовал. Капитан усаживался на пол, прислонившись спиной к клетке, интернунций подползал к нему, и оба слушали, как скрипят мачты «Тесрифати», как плещется вода о борта судна и крысы бесстрашно снуют между бочками селитры. Оба были изгоями, каждый был по-своему несчастен, и это сдружило их.

В первую неделю погода была ясная, установился попутный ветер, и корабль бодро продвигался на запад, к месту назначения. Хамит решил, что через Мессинский пролив идти не стоит, а лучше обогнуть Сицилию и попасть в Тирренское море с юга, пройдя между Марсалой и Карфагеном. Песчаные побережья Сиртов были как нельзя лучше приспособлены для стоянки кораблей, а устоявшаяся погода означала, что команде не придется много работать, а это было кстати: матросов заботили только демоны и ангелы из наркотических грез, и они могли целый день напролет пялиться на морскую гладь пустыми и круглыми, как блюдца, глазами, набив свои трубки и выпуская сладкие клубы голубого ароматного дыма, пеленой висевшего над палубой. На восьмой день подул сирокко.