Словарь Ламприера

— И на том, что оба они, возможно, имеют какое-то отношение к Компании.

— Да.

— Если вас интересует мое мнение, — сказал капитан Гардиан, — то вероятность такого совпадения не больше, чем вероятность для торгового судна проскочить незамеченным мимо любекских таможенников. А это, — убежденно добавил он, — практически невозможно.

Практически невозможно. Спустя некоторое время Ламприер покинул Воронье Гнездо, унося с собой обещание капитана Гардиана, его предостережение и черную кожаную папку с картами, которая была такой большой, что ее пришлось нести двумя руками и при этом держать перед собой всего в футе от лица, положившись на милость лондонских улиц, где малейшего столпотворения было бы достаточно, чтобы сбить Ламприера с ног. Молодой человек размышлял о шляпах: широкополое сооружение на голове наблюдателя номер два, упомянутое Гардианом; еще одно, промелькнувшее над ним, когда стальная рука незнакомца вытащила его из толпы, слушавшей Фарину, еще больше разорвав при этом его пальто (до сих пор не зашитое!). Таща свой необъятный атлас в папке, хлопавшей на ветру, и двигаясь к набережной вверх по Пиллори-лейн, Ламприер припомнил индуса, сидевшего в трактире «Корабль в бурю»: взгляд, брошенный им на дыру в пальто, и его плащ (черный плащ!), перекинутый через спинку стула, на сиденье которого покоилась широкополая шляпа — точь-в-точь такая, какую описал Гардиан. Может ли быть, что это одна и та же шляпа? Или все же разные? Или одна и та же шляпа, которую носили несколько человек, передавая ее друг другу через определенные промежутки времени? Или существовало еще какое-нибудь неизвестное объяснение?

Резкий порыв ветра, неожиданно налетевший на Ламприера, когда тот вышел на набережную, протащил его за собой несколько шагов и утих. Ламприер пошатнулся и оступился, являя собой весьма комичное для прохожих зрелище. Папка, раздувшаяся черным парусом, не давала ему возможности как следует осмотреться вокруг. Небольшие выбоины и неровности мостовой превращались в непроходимые рифы, а встречные горожане ежеминутно грозили крушением. Сквозь тяготы путешествия и внутреннюю сумятицу в мысли юноши настойчиво пробивался однообразный мотив, тягучей нотой взмывая из головокружительных глубин, касаясь его на миг и снова пропадая в темной пучине, словно древний, давно рассыпавшийся в прах корабль с черными парусами, завидев который бросился со скалы в море Эгей, заплативший жизнью за оплошность своего забывчивого сына. Пальцы Ламприера онемели от напряжения и холода. Совсем стемнело.

На улицах были видны признаки жакерии. Стену стеклозавода Роулендсона украшала надпись: «Мы омоем кровью знамена». И рядом еще более красноречиво и просто — «Фарина». Спешивший домой под яростным натиском ветра Ламприер думал о том, сколько безжалостных ветров, и бурь, и дождей должно пронестись, чтобы страшные древние боги стали садовой скульптурой. Может быть, мощную грубость их черт время мельчит и стирает. И тогда, утончившиеся и смягченные, ослабевшие и покорные, они не пугают любящего красоту реставратора. Тесей улыбается бессмысленной улыбкой кретина. Нептун держит урну, из которой «должна литься вода, как из фонтана…» Но все равно, с этими коудовскими статуями что-то было не так…

Он думал о древних богах и героях, влекомый парусами с изображением морей и гаваней, — словно корабль, скрипящий и кренящийся набок, проплывая вдоль знакомых и чужих побережий. Судно, брошенное на милость тысячи ветров, скитающееся в океане старых заблуждений и новых ошибок; вот его грот-мачта уже еле видна над горизонтом; впереди его ждет, разинув зубастую пасть, последняя гавань, и бухта Ла-Рошели примет его в свое лоно.

Очертания гавани беспокоили Ламприера, пробуждая в нем смутные догадки. Быть может, в каких-то иных незапамятных временах он сам плавал в рошельской бухте, глядя на отроги скалистых извилистых берегов, а теперь, увидев у Гардиана чертеж, мертвую схему картины, некогда вживе представшей его глазам, невольно вернулся туда, в далекое прошлое, и словно наяву различил за условностью карты настоящую гавань с ее устьем — единственным входом в бухту, единственным разрывом круговой линии побережья, напоминавшей огромную и неровную букву «С».

* * *

Вымокший до нитки мальчишка-посыльный принес записку от Жака, и они немедленно отправились на дело. Вокансон помнил этот ужасный ливень. Окна «Красной виллы» горели красными огнями. Индус караулил на Рю-Бушер-де-Дю-Буль, перед домом терпимости. Он стоял под окнами, как часовой. Ле Мара подошел к нему сзади и после короткой борьбы вышиб из него дух; индус успел только полоснуть его ножом по горлу.