Мне кажется, его глаза смеются. Но чудеса только начинаются. Он говорит: «Наша неделя начинается после субботы». יום א' (йом алеф) – первый день недели, воскресенье. Как просто, как логично: день первый, йом алеф... Есть много свидетельств того, что словарь Шапиро стал для многих не только и не столько словарем, но и учебником истории, иудаизма, кратким курсом сионизма, энциклопедией еврейского духа, родником творческого вдохновения. Вот и для меня это беседа с мудрым, удивительным человеком, о котором до сих пор было так мало рассказано. И сколько тайн он унес с собой!.. Интересующимся могу сообщить, что пять первых материалов, связанных с именем Шапиро, были опубликованы в 17-м томе Еврейского самиздата в 1979 году, к 100-летию со дня его рождения — авторы этих материалов тогда были в отказе, потом почти все приехали в Израиль. Усилиями одного из них, Семена Кушнира, бывшего иерусалимца, был составлен и вышедший в 1983 г. в Израиле сборник статей Ф.Л. Шапиро и материалов о нем.
Чтение некоторых работ Шапиро навело меня на мысль, что в Феликсе Львовиче остался нереализованным талант писателя, может быть, драматурга. Его исторический очерк о старом и новом хедере в Бобруйске можно ставить на сцене, например, в жанре хасидского мюзикла. Жаль, что на бумаге я не могу доказать вам этого... По словам Володи Престина, дед так увлекательно и живо, вместо русских народных сказок, рассказывал ему истории из Танаха, что оживал каждый рисунок Гюстава Доре.
Не скрою, мне приятно думать, что многие тысячи репатриантов узнали о личности автора уникального словаря из моей давней радиопередачи, которую по просьбам радиослушателей неоднократно повторяли. Но, выразив надежду, что в честь 30-летия выхода в свет словаря (1993) будет организован специальный вечер, я не предполагала, что дочери автора словаря, Лие Феликсовне Престиной, удастся в короткий срок организовать такой вечер в Беер-Шеве. Зал был переполнен. Затем подобные вечера прошли в других городах.
И, наконец, мне удалось установить факт, о котором не знал никто из родных Феликса Львовича. Оказалось, что он писал стихи. Уезжая в Израиль, Рахель Марголина оставила у близких знакомых пакет, обозначив его кодом «Японская шкатулка». Кто бы ни был, сказала она, если он придет в их дом и произнесет слова: «Японская шкатулка», — ему можно отдать этот пакет. В 1965 году сестре Рахели, Ципоре (она жила в Израиле), удалось съездить в Москву. По просьбе Рахели Павловны она встретилась с К.И.Чуковским. О второй просьбе вы уже догадались. Что же хранилось в таинственной шкатулке? В ней были письма погибшего на войне сына Рахели Марголиной и... стихи Феликса Львовича, обращенные к ней самой и написанные на иврите. Он писал их в 1960 году, за год до своей смерти. Рахель Павловна бережно хранила его стихи до последнего дня своей жизни. Когда на ее могиле (она ушла из жизни в 1971 году) ставили памятник, тот же друг, что годами хранил «Японскую шкатулку», только что сам ступивший на землю Израиля, положил в его подножие горсть земли, привезенной с могилы Шапиро, с подмосковного Востряковского кладбища. Но где же мне искать эти стихи? Из четырех сестер Марголиных в живых осталась только Кция Павловна, но она приехала только в 1973 году и понятия не имела, о чем речь. Стихи, видимо, оставались у сестры Ципоры. Однако и ее уже нет на свете. Из всех родственников я выбрала ее сына, может, потому, что он учитель. Авремеле (так все называют Авраама) удивился моей просьбе поискать в архивах покойной матери пакет со стихами на иврите. «Какие стихи! Никаких стихов у меня нет». Как в детективном фильме, я попросила его на всякий случай записать номер моего телефона. Через две недели звонок. Авремеле строго спросил, кто я такая и почему мне известно, что хранится в его доме. «Как вы узнали, что стихи именно у меня?». А я, еще не веря удаче, ответила как герой Шолом-Алейхема: «Вычислила». Он был поражен. Он их нашел. И, не доверив почте, привез мне их сам, из Кирьят-Гата в Тель-Авив. Так мы узнали, что Феликс Львович на старости лет не просто увлекся, но и полюбил, был по-юношески влюблен в свою верную помощницу, умную, преданную, благородную и красивую Рахель Павловну Марголииу. Вот они, эти узкие листочки тугой желтоватой бумаги со столбиками стихов на иврите, написанные его рукой...
Вэ шув мешорэр ани
(И снова я поэт)
Рэитих, шматих, ахавтих
хальфа вэ эйнена сэйвати
ле хаим цаирим шавти
ми йом ше пгаштих ла-ад ахавтих...
(Я видел тебя, слышал, любил,
Про седины свои забыл,
И в день нашей первой встречи
Стал вновь молодым — навечно...
Безбожники утверждают,
Что нет Б-га на небе,
А женщина, что свила гнездо
В моем сердце, в моей душе, в моей крови —
Откуда взялась, если не с неба?
) הופיעה מאין ולא משמי שמיים?)
(Хофия меайн вэ ло мишмей шамаим?)
Он называет ее ангелом, находит в ней прелесть и царственность... И сравнивает себя с Фаустом, к которому вернулась юность.
אם בשר ודם ככל האנשים
איך נפחה בי, הזקן שבזקנים
שחר עלומים
ואש נעורים?
(Если она из плоти и крови, как все люди,