Словарь запрещенного языка

    ...Лена Гофштейн, преподаватель музыки из Киева. Вот ее быстрый монолог: «Вообще-то я собиралась в Америку. Там была родная тетя... Шел 1980 год. Сидели в отказе. Мир вокруг себя мы не хотели принимать, но другого не знали. Как жить в отказе? Что делать? Начали учить иврит. Многие были арестованы. Те, кто не сидели, почему-то работали переплетчиками. Размножали и читали учебник «Элеф милим» — 1000 слов, книги «Это мой Бог» Германа Вука, «Эксодус» Леона Юриса, произведения В. Жаботинского. Во время обыска все это забрали. Кроме... словаря Шапиро. Во-первых, он вышел в СССР, но, главное, они ведь в КГБ все знали, знали и то, что по словарю нельзя выучить иврит. А мы смеялись: может, иврит и нельзя было выучить, но он дал нам новое философское осмысление бытия, через слова и их значения менялись наши представления о мире... Возьмите такое избитое словопонятие как мир, за который «боролись» со всех трибун. В слове шалом обнаруживается корень ш, л, м... шалем—цельный... Слова, корни слов заставляли думать... Многое было откровением. Слово руах — душа и дух. Нахат руах (נחת רוח) — душевное спокойствие. Какое чудо! Опускаться — линхот, матос нахат — самолет опустился. Нечто свыше опустилось на душу, и она успокоилась... Снижение напряжения, покой... Я ложилась спать и думала о картине бытия; и во мне пела моя еврейская душа... А имена сыновей Ноя — (Ноаха)... Вдруг открылся их смысл: Сим, оказывается, Шем, что в переводе — имя. Яфет — от яфе — красота. Хам — это не русское «хам», а от хом — тепло, энергия. Так благодаря словарю строилась другая система ценностей. Мои родители «читали», наверное, другие словари, поэтому они уехали в США... Наверняка, гордятся своими внучками. Одна из них, Рути, сабра[50].

    Еще роман. Владимир Кислик, многолетний отказник, ученый-физик, какую-то часть срока заключения провел на Азовском море. В городе Жданове (!) строили металлургический комбинат. Работал сварщиком. И был у него самоучитель «Мори» (на иврите означает «мой учитель»). Однажды (он не помнит, кто) привезли ему словарь Шапиро, сказали, что от Эдуарда Кузнецова (участника «самолетного дела», сейчас в Израиле — главного редактора газеты «Вести»). С помощью словаря Владимир Кислик проспрягал все имевшиеся в «Мори» глаголы — во всех временах и возможных формах, исписал толстую тетрадь и переправил с оказией в Москву одному из учителей иврита. Тот проверил и прислал обратно... Так вот учили иврит, когда он был под запретом.

    Все это происходило после смерти Феликса Львовича Шапиро. Не выпало ему удачи — подержать в руках свой словарь. Успел он выполнить только первую корректуру. Об этом рассказала по приезде в Израиль Рахель Павловна Марголина, его прилежная помощница, знавшая иврит и переписавшая от руки все слова, сделав 28 000 карточек!

    У книг своя жизнь, у людей — своя. Феликс Львович Шапиро, составитель первого, чудом изданного в СССР через 46 лет после революции иврит-русского словаря,  

родился возле Бобруйска 17 апреля 1879 г. в семье учителя хедера. Понятно, что он получил традиционное еврейское воспитание. Незадолго до смерти он писал Аврааму Капу, американскому профессору (присылавшему ему книги на иврите): «Право исполнять обязанности раввина я получил, достигнув жениховского возраста, затем חצצתי ונפגתי  (хицацти  вэнифгати) — это устойчивое старинное выражение Барух Подольский переводит как «глянул (я) вокруг и был захвачен», то есть захвачен жизнью [а не как в сборнике статей и материалов о Шапиро (Иерусалим, 1983 г.): «посмотрел и передумал». По смыслу близко, но оттенок другой].

    В 18 лет он начинает учить русский язык, читает русских классиков. После учительского института всей душой стремится в Санкт-Петербург, но въезд зуда ограничен для евреев и, узнав, что «вид на жительство» может дать диплом дантиста, переквалифицировался, стал дантистом на час. Итак, с 1905 года Феликс Львович в Петербурге. В 1907 году он женился на Минне Лазаревне Вайс, красавице, которая была ему верной спутницей на протяжении более полувека.