Женщина в метро в коллекционной шляпке, с пакетом из супермаркета «Копейка», из которого торчат куриная нога и обложка глянца, ни у кого не вызывает никаких недоумений вроде: если шляпка, то при чем тут метро и курица, и наоборот? А если Анжела или Лолита, то почему Иванова, Петрова, Сидорова, а не Торрес, Дэвис или хотя бы Гейз? Единственное неудобство – такие от краткосрочной моды имена докладывают о возрасте их обладательниц практически с паспортной точностью.
«Сразу после освобождения я приехала в СССР, и меня так встречали… Я ощущала себя как космонавт или поп-звезда» (Анджела Дэвис).
Ермоловские войска совершили карательную экспедицию в горное селение Дады-Юрт. Мужчин уничтожили, женщин с детьми взяли в плен. При переправе через горную речку сорок шесть пленниц бросились в воду и погибли. Среди них была и мать мальчика. Её выловили уже мёртвой, но раненный о камни малыш был ещё жив.
Генерал подобрал окровавленного ребёнка, вручил своему денщику Захару Недоносову с приказом вы́ходить. Денщик приказ выполнил, и мальчик был назван Петром Захаровым в честь спасителя. Усыновил и воспитал Петрушу Захарова двоюродный брат генерала, Пётр Алексеевич Ермолов. Петруша вырос и стал живописцем. Очень хорошим живописцем. Особенно удавались Захарову портреты. За портрет своего крёстного отца, укротителя Северного Кавказа А. П. Ермолова, художник получил в 27 лет звание академика.
В 1834 году Елизавета Алексеевна Арсеньева заказала Захарову портрет внука Мишеньки, свежеиспечённого корнета лейб-гвардии гусарского полка. Художник не подвел: и внешнее и внутреннее сходство с оригиналом было поразительным, бабушка пришла в восторг, поселила картину в гостиной, а потомки единодушно признали этот портрет лучшим из 15-ти прижизненных изображений М. Ю. Лермонтова. Но и оригинал не остался в долгу. Через пять лет поэт зарифмовал, отредактированную воображением, историю чеченца из Дады-Юрта (так Пётр Захаров подписывал свои картины), превратив его в юного монаха Мцыри.
Ни в советское время, ни сейчас внимание школьников не заостряют на национальности самого романтичного персонажа русской литературы. А напрасно – эта подробность весьма символична и поучительна: столкнись двое этих молодых людей, практически ровесников, один из которых родился на Кавказе, а другой там же был застрелен, в иных обстоятельствах, они бы наверняка обменялись пулями. Встреча же в мирном контексте привела к обмену шедеврами.
Точнее, императрица отменила петровский указ 1714 года об обязательной учебной повинности, согласно которой дворянство вынуждено было отдавать своих чад в цифирную школу. А чтобы оно ненароком «не заспало» царское повеление, без свидетельства об окончании школы молодым людям не позволялось жениться.
Теперь же дворянские недоросли, на радость родителям и будущим невестам, могли образовываться, не покидая родных поместий. Правда, по завершении обучения они обязаны были сдать государственный экзамен, и провал наказывался сурово: двоечников отдавали в солдаты или матросы.
Тогда-то и возник ажиотажный спрос на импортных наставников – собственными учителями в рыночных объёмах страна ещё не обзавелась. Сначала это были незатейливые гастарбайтеры: повара, портные, куафёры, модистки, с удовольствием променявшие потное ремесло на педагогическую синекуру. А кто мог уличить их в невежестве, когда наниматели сами были ещё те Митрофанушки?
Но после Французской революции в Россию хлынули титулованные беженцы, и теперь дворянских детей обучали языкам, манерам и наукам подлинные маркизы, виконты, шевалье и аббаты. Результат – золотой век русской литературы, философии и вольнодумства. Побочный эффект – их воспитанники бойко лопотали по-французски, но изъяснялись с трудом на языке своём родном.
Кстати, сама царская семья французским гувернёрам безоговорочно предпочитала англичан. Возможно, коронованные родители опасались и не желали доверять наследников представителям нации, которая то и дело затевала революции и гильотинировала своих правителей, и это опасение было не таким уж и фантазийным – первое же поколение аристократов, выращенное картавыми воспитателями, устроило веселье на Сенатской площади.
«Туча неблагонадёжных французов отправилась в Россию, чтобы погубить также и её. Мы с огорчением обнаружили дезертиров, банкрутов, развратников, которым препоручено воспитание юношей из знатных семей. Г-н посол полагает предложить Русскому министерству выдворить морем наиболее подозрительных» (Эдмон де Буалекомт, второй секретарь французского посольства).