Словацкая новелла

Ты плакала, дрожала, и на твоем лбу снова выступили маленькие красные и лиловые точки, похожие на сыпь, такие же, как в тот раз, на курорте, перед припадком; я тогда спрашивал объяснения у врача, но он сказал, что мне, вероятно, показалось, и потом мы с ним вместе выпили.

— И все это было временно? — кричала ты; я попытался обнять тебя, но ты меня оттолкнула. Я испугался, как бы у тебя снова не начался припадок, и разозлился. Сказал, чтобы ты перестала болтать чепуху; извини, теперь мне это больно, потому что мы не закончили нашего разговора раз и навсегда.

— Может, я такая, что меня нельзя понять, но разве я в этом виновата?

Никогда я тебе не говорил, что ты меня не понимаешь! Но ты ответила:

— Не обязательно произносить это слово «не понимаешь»! Не так ли? Но пойми, я не принадлежу к людям, умеющим вечно ждать! Может, потому, что я никогда ниоткуда не видела выхода. Тебя удивляет, что я иногда вдруг останавливаюсь и смотрю куда-то в пространство?! Ты уже говорил мне это. Я потом об этом думала и даже иногда это сама замечала. И нашла этому объяснение: потому что не понимаю. Помнишь, ты нашел у нас дома мою фотографию, снятую во время конфирмации? И сказал, что я на ней выгляжу так, словно ничего не понимаю! Меня испугали твои слова. Я всегда пугаюсь, когда мне говорят что-нибудь безусловно верное. Когда меня фотографировали, я и вправду ничего не понимала. Помню как сегодня, свет бил мне прямо в глаза, даже чуточку обжигал… мою позу исправляли, показывали, как надо сидеть — знаешь, как это обычно делается, — и я ничуть не радовалась! Только боялась, а страх у меня, пожалуй, всегда совпадает с непониманием!

Помнишь? Рассказывая, ты стояла перед зеркалом.

— Можно еще кое-что сказать тебе?

Я ничего не ответил.

— Я, собственно, никогда не любила тебя, просто мне надо было из всего этого выкарабкаться.

Тут я повалил тебя на синий свитер, лежавший на диване.

— Ты выдумываешь, здорово все выдумываешь, — говорил я, целуя твою шею. Ты открыла глаза. В них был ужас. Такой, что я нерешительно приоткрыл рот.

— Почему ты так самоуверен? — спросила ты как в бреду, когда я сказал, что ты любишь меня, как всякая другая женщина. И снова целовал тебя.

— Почему ты так самоуверен? — крикнула ты. — Скажи, почему ты так самоуверен, а во мне нет ни капли уверенности? Какие у тебя преимущества? Почему другие так самоуверенны? Разве я не такая же, как они? А может, они так уверенны потому, что умеют ждать?

Ты вдруг улыбнулась.

— А стоит ли ожидать чего-нибудь? Может, пока ждешь, ожидаемое теряет свою ценность?

Я просил тебя замолчать.

— Чего мне ждать? Ты живешь будущим, но пойми, ради бога, у меня нет будущего!

Ты стала колотить руками по дивану.

— Почему, почему это так? Не требуй от меня, чтобы я ждала! Вечно ждала! Ты всегда мне что-то показываешь, а я в это время смотрю только на тебя! Понимаешь? Только на тебя! И радуюсь, что ты мне что-то показываешь… просто показываешь. Но все, что ты показал, само по себе для меня неважно. Ты скажешь, что я глупая идеалистка, ну и ладно! И не требуй, чтобы я была иной!

Я ловил твои руки, а они скользили по моему пиджаку, потом ты положила голову ко мне на грудь и продолжала:

— Занимайся своими делами! Делай что хочешь! Пиши! А я буду смотреть, как ты работаешь. Показывай мне, все показывай, а я буду смотреть только на тебя!

Приступ рыданий снова бросил тебя ко мне на плечо.

— Я этого не выдержу! Больше не выдержу, не хочу чудес! Они мне не нужны! Если бы я верила в бога! Но ты говорил, что его нет и все в этом мире создано нами; поверь, ничего нами не создано! — Я поглаживал твое плечо, но ты не смолкала: — Все сводится к вере! Понимаешь?! А если все сводится к вере, то снова все оказывается на небесах! Не уезжай! Брось это наконец! Опять все как-то спуталось… Ты замечаешь? Снова чему-то верить? Но я уже ничему не верю! Ничего не хочу, только постоянно видеть тебя. Разве это много? Ну, скажи, это много?

Ты кричала. Наступил августовский вечер. Ты вдруг успокоилась и спросила, слышу ли я, не послышалось ли ей что-то.

— Я так ужасно боюсь, — прошептала ты, и сквозняк распахнул балконную дверь. Ты оглянулась.

— Посмотри, какая большая белая лошадь! — сама не своя сказала ты вдруг, и я увидел белую лошадь. Лошадь стояла за садом, там, где дорога ведет к виноградникам, и маленький мальчик держал ее под уздцы. В правой руке у него была коса, и свет из нашей комнаты блестел на ее лезвии. Издали доносился звук электрической пилы. Мы смотрели на лошадь и на мальчика, пока из темноты не вынырнул невысокий мужчина со свернутым шлангом на плече. Он отобрал у мальчика косу. И белая лошадь пошла вслед за ними по склону.