Словацкая новелла

Гроза постепенно стихает, уходит все дальше и дальше. Дождь еще льет, но грома уже не слышно, ветер стих так же внезапно, как и налетел. Лишь ручей еще шумно бурлит, с головокружительной быстротой несется мутная вода, переполняя глубокое русло.

Я выбрался из палатки посмотреть, целы ли растяжки и колышки. И тут меня ослепил свет мотоциклетной фары. Появление мотоцикла в этом хаосе было полной неожиданностью. На размытой дороге подскакивал огонек, задорно приплясывая. Мотоцикл двигался медленно, осторожно, до меня доносилось слабое ворчание мотора и брань мотоциклиста. Он подъехал уже совсем близко, когда луч света метнулся в сторону, встал на дыбы и уперся в верхушки осин. Мотор заглох. Было слышно, как мотоциклист сплюнул и сказал:

— Поздравляю.

Женский голос спросил:

— Что случилось?

Мотоциклист сплюнул еще раз и сказал:

— Мы застряли.

— Только не сердись, — произнес тот же женский голос, и в нем послышалась тревога. — Ведь тебе ничего не стоит починить мотоцикл.

— Нет, — ответил мужчина, — это не свеча, мы застряли по-настоящему.

Я подошел к ним, предложил свои услуги. Оба ездока были в игелитовых плащах, блестевших в свете фары. Когда я подошел, мотоциклист, склонившийся над машиной, выпрямился и пожал плечами.

— Жестянка! — выругался он. — Негодная жестянка!

Мотоцикл занесло на размытой дороге, и он ударился об острый камень — бачок с бензином пробило.

— Все вытекло, — сердито пояснил мотоциклист и хотел было снова сплюнуть, но, взглянув на меня, сдержался и махнул рукой. — Спасибо, — сказал он, — тут вы ничем не можете помочь. Мы по-настоящему застряли.

— Ничего, — ободряюще сказала женщина. — Как-нибудь дотащим.

— И пальцем не двину, — упрямо бросил мотоциклист. — И пальцем не двину из-за этой паршивой жестянки, ради этой никчемной груды железа.

— Можете оставить мотоцикл здесь, — предложил я.

Мотоциклист задумался.

— А вы кто такой? — спросил он. — Турист?

— У меня тут палатка.

— Давай оставим, — сказал мотоциклист, обращаясь к женщине. — Так, пожалуй, будет самое лучшее.

— Как хочешь, — ответила она. — Но мы могли бы справиться и сами, дотащим, будем толкать.

— Даже не подумаю, — огрызнулся мотоциклист. — Оставлю здесь — и дело с концом!

— Не бойтесь, — заметил я, — с ним ничего не случится.

— Черт бы его взял! — сказал мотоциклист. — Паршивая жестянка!

Он выключил свет, подвел машину к палатке. Я пригласил обоих войти. В палатке я всегда держу наготове сухие щепки, и костер быстро разгорелся.

— Теперь заварим чай.

— Не беспокойтесь, — сказала женщина.

У нее было свежее личико, еще мокрое от дождя. Что бы она ни делала, она не спускала вопросительно-преданного взгляда со спутника, даже когда говорила со мной. Лицо женщины было приятное и достаточно интеллигентное, но этот взгляд никак не вязался с ним и почему-то раздражал меня.

Мотоциклист сел у входа в палатку, рассматривая свои вельветовые штаны, сплошь заляпанные грязью.

— Чайку выпить можно, — сказал он и вопросительно уставился на меня.

— Вы из района?

— Нет.

— Из области?

— Нет.

Он покачал головой.

— Почему же вам взбрело в голову забраться в эту чертову дыру?

Я ответил, что у меня никаких особых причин на это нет. Я случайно приехал сюда, местечко мне приглянулось, ну, я и остался. Он не поверил.

— Теперь ничего не делается без причины, — сказал он. — И вы сами понимаете, что ни с того ни сего, как говорится, и листок на дереве не шелохнется. Что-то мне не верится, что вы поселились здесь просто так. Туристы сюда не ездят, что им тут делать?

Видимо, это был человек бесхитростный и прямой, его загорелое лицо дышало откровенностью, на нем было написано все, что он думал и говорил. Я назвал себя. Оказалось, что он слышал мою фамилию.

— Ах, так, — сказал он. — А ведь я все-таки был прав.

Он встал и сделал было попытку отряхнуть штаны, но безнадежно махнул рукой.

— Я здешний учитель, — сказал он. — А это моя жена, тоже учительница. Преподаю поблизости, в Подлазе.

Жена тоже поднялась и улыбнулась — улыбка получилась какая-то слащавая.

— Очень приятно, — произнесла она и церемонно присела, совсем как в гостиной, и всем нам стало вдруг смешно.

Я поставил треножник, повесил над огнем котелок с водой.

Учитель снова сел, закурил сигарету.

— Моя фамилия Ма́риша, — представился он, искоса поглядывая на меня. — Странная фамилия, не правда ли? Если вы были в районе, то обо мне, конечно, слышали.

— Я там не был.

— Ну, раз так, расскажу все сам. Я наказан и потому работаю здесь.

— Наказаны?

— Ондрей! — с тревогой в голосе окликнула его жена.

— Наказан, — повторил учитель, видимо, это слово доставляло ему какое-то мучительное наслаждение. — Я здесь как бы в ссылке.

— А вы не преувеличиваете?

— Ничуть. Добровольно сюда никто не поедет. Какая здесь жизнь?

— Не так уж тут плохо, — вставила с виноватой улыбкой жена. — Мне здесь в общем даже нравится.

— Слышите, — сказал учитель и строго посмотрел на жену. — Ей всюду нравится. Лишь бы она могла с утра до ночи смотреть на меня — и так всю жизнь. Ей этого вполне достаточно, а мне мало. Разве можно всю жизнь довольствоваться нежными взглядами?