Эдо Гаммер с удивлением посмотрел на меня, когда я схватил лопату и начал яростно кидать песок. Мы должны поторапливаться, не будем же мы здесь до бесконечности, — сказал я. Нужно поторапливаться, чтоб я мог поскорей вернуться, чтобы я мог ей все сказать. Вначале мне казалось, что все очень просто, но со временем я понял — так только казалось. Она не любила серьезных разговоров; все время, пока я ей это объяснял, у меня было чувство, что она расплачется или встанет и уйдет.
— Не сердись, — сказала она, — я не знала… что ты к этому так серьезно отнесешься…
— Как серьезно? — возразил я. — Я думал, что ты меня любишь.
— Люблю, — еле слышно прошептала она.
— Так почему же ты хочешь выйти замуж за него?
— Я и его люблю.
— Как ты можешь любить и меня и его?
— Сейчас я люблю тебя… но ты уедешь… потом я буду любить его.
— Ну, пока, — сказал я, — пойду.
— Не уходи, — попросила она.
А я сказал:
— Что мне здесь делать?
Потом я встал со скамейки, пошел к колодцу, вытащил полное ведро воды и поплелся с ним обратно к месту работы. Пройдя несколько шагов, я обернулся: Яна стояла в дверях канцелярии и смотрела на меня. Я поставил ведро и хотел побежать к ней, просить ее, рассказать ей, что я думал об этом серьезно, но она повернулась и быстро исчезла в канцелярии. А я нагнулся к ведру и жадно стал пить холодную воду. Я выпил столько, что вынужден был вернуться опять к колодцу и наполнить ведро.
— Зачем ты там таскаешь эту воду? — пропищал Дежо Выдра. Все сидели под кустами и горячо спорили.
— Этот еще хочет, чтобы мы построили забор, — сказал Эвжен Цемко и показал на Эдо Гаммера. — Он, наверно, думает, что мы можем делать чудеса.
— Здесь не нужно никаких чудес, — защищался Эдо. — Столбы уже поставлены, нужно только закрепить между ними плиты — всего-навсего.
— Всего-навсего!..
— Ну уж нет, я-то знаю, что работы здесь еще хватит. Придется работать сверхурочно, да и вообще темп надо повысить.
— С ума сошел! Кто это тебе будет работать после полудня? Это значит, мы будем только работать да спать.
— Как-нибудь выдержишь, всего-то несколько дней, — присоединился я к Эдо. Меня это как раз привлекало: работать да спать, не думать ни о чем, только работать и спать. В конце концов согласились все, хотя и не все охотно.
Несколько дней нас ничто не интересовало — только забор. Он рос днем и вечером. Когда я, усталый, ложился спать, он тоже рос, рос до гигантских размеров и делил мир на две части — на меня и на все остальное. И Яна оставалась по ту сторону забора: может быть, она ходила каждый вечер за молоком, может, прогуливалась по деревне — не знаю, сквозь забор мне не было видно.
Однажды кто-то принес воду, и я понял что если я хочу попасть к ней, то придется идти несколько сот метров вдоль всего забора. Я чуть было не завопил от радости. Мой пыл немного охладил Дежо Выдра.
— Вот что, я теперь плевал на все, — сказал он, подойдя к ведру с водой и бросая лениво рубашку на землю.
— Что с тобой?
— Скажу вам новость: премии не будет. Я спрашивал мастера. Говорят, завод перерасходовал какой-то там дурацкий фонд, так что никакой премии не будет.
Все замолчали.
— Черт бы их подрал! — выругался кто-то.
— Пошевеливайтесь, — снова сказал Дежо Выдра, — уж и так пора обедать! После обеда меня здесь никто не увидит!
Мы пошли обедать. После обеда на работу вернулось только несколько человек. Остальные пошли в общежитие. Мы стояли и молча смотрели на забор.
— Начнем, ребята, — сказал Эдо Гаммер.
Мы работали до темноты. Возвратились домой обессиленные, но мы так пели, что народ выбегал из домов.
На другой день мы встали с ужасным шумом.
Фыркали, умываясь. За завтраком бросались булками.
Шли с гармошкой и пели.
Лаяли на собак, мяукали, как кошки. Свистели девчатам.
Все вместе хромали на правую ногу, а потом на левую.
Спели мастеру его любимую песню «Ананас».
Быстро поставили последние три плиты.
Маршировали вокруг всего забора.
Потом мы вопили, кричали, поднимали руки над головой и танцевали дикий танец.
Огромный забор поставлен! Огромный забор поставлен!
После обеда была зарплата. Довольно приличная. Потом произносил речь инженер. Говорил о пятилетках, о новых заводах, что наша молодежь не стоит в стороне, что она участвует в строительстве нашего отечества для радостного будущего, тогда как при капитализме… Потом мы сложили костер и пели песни.
Как только мы сели, пришла ко мне Яна. Уговаривала меня, чтобы я остался еще на несколько дней. Я могу жить в общежитии, мы будем совсем одни, будем ходить по малину, будем делать что хотим. Ведь скоро придется нам разъехаться, и нам будет жаль каждой упущенной минуты. Нам будет хорошо, и мы не будем думать о том, что станет после. Я ей обещал, что останусь. Потом я вернулся к костру.