Она сразу же вспомнила сон, который в разных вариантах снился ей всю весну: она сидит на какой-то станции и беспрерывно ждет то ли поезда, то ли автобуса. Но по непонятной причине не может двинуться с места: только сидит и ждет. Собственно, она и не собирается уезжать. Каждый раз, когда приходит поезд, случается что-то такое, что не позволяет подняться в вагон: то она забыла, где ее вещи, хотя еще за минуту до этого они лежали у нее в ногах; то она проспала, и поезд ушел; потом она ищет кого-то очень близкого, без кого не может уехать, кажется, ребенка (с неясным чувством она допускала, что это ее собственный ребенок); затем оказывается, что у нее не те билеты, потому что в последнюю минуту она решила ехать в другое место, и теперь надо бежать покупать новые. Временами ей казалось, что уезжает не она, а кто-то другой — муж или этот незнакомый человек, а она только провожает.
Винцент сидел на ящике, жевал, с усилием глотал. Куски застревали у него в горле, он с трудом вталкивал их в себя.
Ева знала, что сон ее вещий. Каждый раз, когда она видела во сне, что какой-нибудь человек уезжал, он умирал. Так случилось с ее отцом, потом с соседкой. Теперь тоже кто-то должен уехать. Но кто!
Она вышла из магазина и стала разметать дорожку. По обочинам уже поднималась зеленая трава.
Кто же уедет теперь? Может быть, она сама? А может быть, муж? В этот раз он вернулся домой постаревшим. Вчера с праздника она приволокла его, как ребенка. Когда-то водка придавала ему силы, а теперь она его расслабляла: после двух рюмок он едва стоял на ногах. Она поддерживала его и думала: «Вот он теперь слабый, а я сильная. Почему так случилось, что я совсем перестала бояться его? Может быть, присутствие незнакомца? А для чего мне теперь это? Ведь мне уже не с кем бороться».
Рано на рассвете она сняла со стены скрипку и разбила ее…
Незнакомец вышел из магазина и, проходя мимо нее, слегка дотронулся до ее руки:
— Спасибо за все. Без вас я бы здесь умер.
Она разбила свою скрипку вдребезги. Зачем ей инструмент, если она разучилась играть?
Она смотрела вслед незнакомцу, который уходил, чтобы никогда больше не вернуться.
ВИНЦЕНТ ШИКУЛА
С РОЗАРКОЙ
С зеленой шторы, поднятой доверху, свисал на шнуре деревянный шарик, он раскачивался и поминутно стукался об оконницу. Затворю-ка окно, в который раз говорил я себе, да все не вставал — очень устал с дороги. Я покачивался на задних ножках стула, упираясь коленями в стол, а в голове моей бродили невеселые мысли: я думал о Розарке. Мы с ней только что вернулись от сестры. До Шенквиц ехали поездом, а оттуда, не дождавшись автобуса, топали пешком до самого местечка. На полдороге нас нагнал грузовик, шофер высунулся и отпустил довольно сальную шуточку. Должно быть, вообразил, что мы жених с невестой или по меньшей мере влюбленные. Розарка не поняла и несколько раз меня переспрашивала, что сказал шофер. Я замял эту тему, заговорив о том, сколько вдоль дороги деревьев — орехов, слив, яблонь и груш — и что это все посадили жители Шенквиц. Была бы Розарка понятливей, я бы, верно, рассказал ей больше. Местечко Большие Шенквицы основали еще около 1350 года хорваты, спасавшиеся от турок. Хорваты принесли с собой опыт землепашцев и садоводов своей родины; они стали обрабатывать землю и, где только могли, устраивали питомники. А турки были отчаянные воины. Их конники совершали набеги, убивали, грабили, жгли все, что не могли уничтожить иным способом. Лучшая книга о турках называлась «Себехлебские музыканты». В ней было целых пять картинок, и на одной из них тонул дядюшка Климо. («Спасите, спасите!» — кричал он… Ха-ха-ха!) Эту картинку я вырвал, но теперь уж ни за что не вспомню, куда она подевалась.