Словацкие повести и рассказы

Максимилианова шахта немного в стороне. Но колеса подъемника и там крутятся каждый день, и шахтеры с веселым шумом опускаются под землю. Я не боюсь, что охрана меня заметит. Уже сейчас во мне все так и играет, и уверенность в успехе овладевает всем моим существом. Я не боюсь, что не попаду в шахту. А кто хочет, тот пусть становится в очередь на эшелон, как сказал ревизор. Ведь честные шахтерские руки могут потребоваться и в другом месте, поэтому все до шестидесяти лет обязаны ехать… Ох, с каким же смаком я посмеялся бы ему в лицо. Действительно — шахтерские руки! Так выразился ревизор, он, видимо, решил, что всех нас купил оптом. Шахтерские руки! Посмотрел я на них. Ничего особенного. Один только палец оторван, да на среднем пальце левой руки нету половинки ногтя — мы в каменной породе шахту вели. Сколько же этого камня проходит за всю жизнь через шахтерские руки! Они дробят его и ломают, а камень платит им тем же. Впрочем, руки как руки. Затвердевшие ладони, грубые пальцы, обломанные ногти. На такой коже уже и мозоли не натираются. Ладони как подошва. Проработать тридцать лет под землей — дело не шуточное. Таким рукам есть что вспомнить. И вот теперь, оказывается, вам, рукам моим шахтерским, надлежит уезжать. Вы, оказывается, требуетесь в другом месте.

И я от злости засмеялся.

От злости засмеялся, а так как был дома один, то сам себе вслух сказал:

— Вы, руки мои шахтерские, останетесь дома!

Под Максимилиановой шахтой достаточно старых штреков и брошенных забоев. Почему бы мне не признаться, что я уже приглядел себе подходящее местечко! Это каменное гнездо, в котором можно переждать несколько дней — наверняка все это недолго продлится. Всему приходит конец. По вечерам теперь видны яркие вспышки разрывов, а когда подует ветер со стороны Линтиха, можно услышать и пулеметные очереди. Солдаты злые, как шершни, а это явный признак — что-то произойдет. Фронт приближается, он бурей пронесется через нашу деревеньку. Почему же моим рукам надо уезжать? Они и дома пригодятся. Знал бы я…

Приходится только вздыхать и думать: а вдруг я встречу своего мальчика на том пути? Но кто мне скажет, где этот Stammlager IX-B? Все во мне бушует. Моего парня там мучают, а я здесь за свою шкуру трясусь.

Вечером того дня, который начался с беспокойства, мы стали собираться. Я, железнодорожник и Грнач. Каждый отдельно. Мы только сговорились, что в полночь каждый будет на месте. И если Станчика, машиниста, там не окажется, то в шахту спустимся по фарунгу[8]. Конечно, сборы проходили в суматохе, за ними мы и не вспомнили, каков он, этот максимилиановский фарунг. Потом-то он себя показал. Противная штука. К счастью, воспользоваться им не пришлось, потому что Станчик был на месте и знал о наших планах.

Мы не боялись, и только нашему железнодорожнику было не по себе. Это и понятно — ведь он никогда не работал под землей. Железная дорога — не шахта. Но он мужественно опускался по узкому колодцу к старому забою. Больше всего мы боялись темноты, и Станчик все сделал, что требовалось. Пока будет электричество — будет нам светло. Машинист Станчик — хороший парень, но «на другую работу» его не пошлют. Он калека, вместо левой ноги у него протез. Такие немцам не нужны, калек у них и своих хватает. Итак, свет он нам включил, пищи у нас было достаточно. Запаслись мы и водой.

Расположились мы в забое. Наверно, лет сорок-пятьдесят тому назад шахтеры приходили сюда в надежде на счастье. Хорошо еще, что в прежние времена штольни не засыпали пустой породой. Вот она и пригодилась! Свет горит, а спать захочется — ложись себе, пожалуйста. В шахте холодно, как в волчьей норе, а здесь тепло, будто две кафельные печи топятся. Заваливайся и спи как медведь. Или набивай трубку и попыхивай себе без конца. Мы вспоминаем ревизора Сопко, представляем себе, как он рассвирепеет, когда никто не отзовется на его призыв. Кто знает, скольких он не досчитается. Мы, однако, были уверены, что на шахте искать нас не станут. Где тут найдешь — шахта что твой лабиринт. А мы с Грначем — старые волки, в шахте действуем, как в собственном кармане. Залезем в старый забой — пусть себе ищут. Вот с железнодорожником дело будет похуже, в темном забое душа у него в пятки уйдет, там и бывалый человек легко может шею сломать. Итак, жили мы под землей, как кроты, и ничего с нами не произошло, только на третий день еще трое добавились. Два шахтера с Нижнего конца да один металлист. Нас прибыло, стало теснее, но по крайней мере мы узнали, что там, наверху, происходит.

Вовремя мы оказались здесь, потому что немцы поставили охрану на всех шахтах — ведь добрая половина шахтеров не прислушалась к воззванию. К тому же и фронт приближался, и целые толпы беженцев заполонили нашу деревню. Хорошо еще, что она в стороне от дороги.

Мы и успокоились, мы и взволновались.

Но спалось нам неплохо. Хотя и жарковато стало в нашей дыре.

4

Я хорошо все помню.