Словацкие повести и рассказы

Только великан ясень, росший во дворе Яна Гбура, не склонялся перед ветром. Густая крона, как мощная грудь, была ему защитой. Ветер налетал, откатывался и снова налетал, стремясь сломить препятствие, покорить вражескую крепость, но крепость не сдавалась.

Это дерево было семейной реликвией Гбуров. Посадил его еще дед Яно — сгодится, мол, на мебель внучкам и правнучкам в приданое. Но в роду Гбуров, как назло, девочек не было — рождались одни мальчишки, и приходилось делить и без того небольшой участок. А ясень все стоял, закрывая двор, избу, все хозяйство.

Яно вошел в сарай, где лежала сбруя и стояли возки. Он выкатил оттуда легкий шарабан, бросил в него все необходимое и, борясь с ветром, направился к конюшне. Когда он выводил Императора, ветер с такой яростью хлопнул дверью, что конь встал на дыбы, будто кто-то выстрелил у него над ухом.

В тот же миг налетела туча пыли и, закрыв все вокруг, воронкой завертелась посреди двора и исчезла. Когда Яно, проклиная непогоду, открыл глаза и огляделся, он увидел в дверях дома свою жену. Растрепанная, толстая, в одной рубахе — видно, только что с постели, — она стояла на пороге, пытаясь сквозь тьму разглядеть, что делается во дворе.

Яно ничего ей не сказал и молча стал надевать хомут на Императора.

— Это ты? — не выдержав, окликнула его жена елейным, воркующим голоском.

— Я… — пробурчал себе под нос Яно.

— А-а… Что ты там делаешь?

— В город надо…

— Сейчас? На ночь глядя? Гроза ведь идет…

Яно молчал.

Все еще елейным голоском, в котором, однако, уже слышались нотки раздражения, она продолжала приставать к мужу:

— Да отвечай же наконец! Чего тебя туда нелегкая несет?

Яно неохотно отозвался:

— К доктору…

— Та-ак… Что, отец разве захворал?..

— Нет…

— Уж не мама ли?

— Нет.

— Да говори же — кто? Вот ведь пень — слова от него не дождешься!

Яно только буркнул что-то в ответ и пошел снова в конюшню. Вывел вторую лошадь и молча стал ее запрягать.

Жена спустилась с крыльца. Шлепая босыми ногами и придерживая рубаху, которую ветер задирал чуть ли не на голову, подбежала к Яно.

— Кто же это заболел? Отвечай!.. — допытывалась жена, осторожно хватая его за руки.

Яно брезгливо стряхнул ее руку, будто к нему прикоснулась жаба.

— Оставь меня в покое! — мрачно проговорил он.

Но женщину уже охватила злоба, вся сладость исчезла из ее голоса.

— Не оставлю!.. Говори — кто?.. — властно потребовала она.

— Ондрейко… — пробормотал Яно, чтобы отвязаться. Он даже не мог посмотреть на жену — настолько она стала ему противна. Жена покачнулась, будто ее одарили. Порыв ветра взметнул ее рубаху, и на мгновение в темноте светлым пятном обозначились жирные ляжки.

— Председательши?..

В голосе жены послышался испуг, страх, предчувствие чего-то злого, неотвратимого.

Яно молчал.

Она цеплялась за него, ждала, что он скажет, — он, любимый, желанный, тот, которого она добивалась против воли родителей, наперекор всему на свете. Но Яно молча затягивал хомут и даже не оборачивался к ней.

— Председательши… — уже не сомневаясь, прошептала она и, бессильно опустив руки, замерла.

Ветер разметал по ее лицу длинные черные космы, она выглядела беспомощной, жалкой и все же почему-то внушала ему отвращение. Яно расслышал не то шепот, не то вздох, но ничего не сказал. Да, она любит его, но такая любовь скорее в гроб вгонит, чем даст радость. Это любовь властная, повелительная, она основана на богатстве. Как хомут, давит ее богатство. Нет, нет, Яно не хочет такой любви, хватит с него. И в эту минуту ему стало ясно, что никогда, никогда больше не примет он этой любви.

Ветер завыл в трубе, зашумел в ветвях ясеня. Он взметнул солому, что лежала на дне возка, и, завертев ее штопором, унес далеко за дом. На севере, над Галубенцом, все небо прочертила молния. Далекие, глухие раскаты грома донеслись из-за горных вершин.

Женщина сразу же очнулась, выпрямилась, большая и неуклюжая, и, как бы грозя небу, простерла руки.

— Шляешься к ней!.. Шляешься!.. — дико заорала она, стараясь перекричать свист ветра и шум приближающейся грозы.

Яно резко повернулся. Грудь его разрывалась от давно сдерживаемой злобы, мышцы неестественно напряглись, даже мурашки забегали по спине. Он посмотрел на жену — обезумевшую, растрепанную, — его захлестнула ненависть, она росла, подымалась, захватила все его существо. Яно с трудом перевел дыхание.

— Замолчи… — сказал он глухо.

Но жена уже не могла сдержаться, ничто уже не могло ее остановить.

— Шляешься!.. — кричала она вне себя. — Я знаю, что шляешься!.. К этой ведьме красной…

Она кинулась на мужа. Он толкнул ее с такой силой, что она, спотыкаясь, отлетела на середину двора. В исступлении Яно двинулся на нее, не пытаясь больше сдерживать накопившуюся злобу.

— Ах ты, подлая!.. Ты еще пыль с ее ботинок будешь лизать, понятно? Не смей даже имени ее произносить своим поганым языком, слышишь?