Словацкие повести и рассказы

Старик чем-то зашуршал; Ондрейко краем глаза глянул вниз и с ужасом увидел, что какой-то предмет, пробираясь меж ветвей, приближался к нему. Когда этот предмет оказался совсем близко, Ондрейко разглядел длинный шест с заостренным концом. Шест все приближался. Натыкаясь на ветки, он искал мальчика. Наконец острие настигло Ондрейко и больно укололо между лопатками. Мальчик вскрикнул, тихонько застонал. Слезы брызнули у него из глаз и потекли по щекам.

— Вот я тебе покажу, как на чужое добро зариться!..

Шест снова и снова впивался в тело мальчика, колол руки, ноги. Очнувшись от столбняка, Ондрейко стал карабкаться выше. Но шест и там настигал его, бил, колол…

Наконец Ондрейко взобрался на самую вершину. Оттуда был виден нижний край деревни, несколько мигающих огоньков и широкая полоса света, упавшая на дорогу перед корчмой. Он посмотрел в ту сторону, ему хотелось разглядеть свой дом — ведь должна же мама увидеть сына, должна прийти ему на помощь! Он тяжело вздохнул; вздох шел из самого сердца — трепещущего, перепуганного сердечка. Но старый Гржо не давал ему передышки. Заостренный конец шеста снова приблизился и снова бил, колол, царапал. Еще пять, еще десять сантиметров… Верхушка дерева раскачивается, гнется, ветки трещат. Но шест…

— Не бойсь, не уйдешь!..

Старый Гржо размахнулся и яростно ударил шестом. Мальчик вскрикнул. Верхушка подломилась, и Ондрейко полетел вниз. Тело его глухо стукнулось об забор, съехало по остриям битого стекла, и мальчик бездыханным упал в пыль посреди узкого проулка между садами.

Старик плюнул и отшвырнул шест. Внимательно осмотрел сломанную верхушку и злобно проворчал:

— Вот беда… убытку-то сколько! Ах ты, выродок!..

Из-за забора, оттуда, где упал Ондрейко, доносились тихие стоны. Это немного обеспокоило Гржо. «Не слишком ли я его сильно покалечил?» — подумал он, но только махнул рукой и побрел к дому.

Деревня засыпала. Постепенно гасли огни, мелькавшие среди деревьев, затихал шум перед корчмой. Над синеющим вдали ельником появился рог месяца. Поднялся ветерок, зашумел в ольшанике у ручья, в ветвях фруктовых деревьев. В промежутках между его слабыми пока еще порывами слышались тихие жалобные стоны Ондрейко.

Вскоре в проулке раздались твердые мужские шаги. Захрустел песок под коваными сапогами. Вдруг человек в недоумении остановился. Что это? Он двинулся на тихий прерывистый стон. В следующую минуту, склонившись над Ондрейко, он чиркнул спичкой.

— Э-э… да что же это? — протянул он в удивлении.

Ондрейко лежал в придорожной пыли. Лицо его было испачкано, залито слезами, полузакрытые веки дрожали. Груши, которые он напихал за пазуху, превратились в кисель и смешались с кровью, обильно сочившейся из израненного тела.

— Ондрейко, — прошептал человек, — что с тобой стряслось?..

Но Ондрейко не открыл глаз, не шелохнулся, только снова застонал.

— Ну и ну… — произнес человек и почесал затылок, не зная, как поступить.

Потом вдруг решился, поднял мальчика на руки и понес его. Всю дорогу он приговаривал:

— Ондрейко, как же так? Что же это с тобой стряслось?

Перед домом Ондрейко открыл глаза, обвел ими вокруг, как бы узнавая место, и прошептал:

— Мама…

Человек остановился.

— Не бойся, к ней идем. Что с тобой случилось?

— Старик… Гржо… палкой…

Мальчик снова умолк и закрыл глаза.

Человек стоял на улице перед темными окнами дома Анки. Он осторожно опустил мальчика на землю перед калиткой и постучал в окно.

— Председательница!..

Никто не отозвался. Дом был темным, немым. Но в глубине двора, кажется, кто-то зашевелился. Человек перегнулся через калитку и повторил:

— Председательница… ты дома?

С крылечка перед кухней поднялась женщина.

— Дома. Кто это?

— Я, не узнаешь? Яно Гбур…

— Ах, это ты, — удивленно произнесла Анка. — Чего тебе надо? — спросила она и пошла к калитке.

— Сына я тебе… — сказал Яно и вдруг почувствовал, что произнес эти слова слишком громко, что они как-то не вяжутся с тишиной летней ночи, что звук их болезненно ранит слух.

— Сына… — повторила Анка и заторопилась. — А я все жду его к ужину, волнуюсь…

Она была уже у самой калитки и со страхом посмотрела через нее. В это время Яно поднял Ондрейко на руки. Мальчик застонал.

— Ах!.. — вскрикнула Анка и схватилась за плетень.

— Не бойся, Анка. Ничего с ним не сделается.

Яно Гбур протиснулся в калитку, неся неподвижное тело мальчика. Пройдя низкие темные сени, он вошел в комнату, разыскал впотьмах кровать и уложил на нее Ондрейко. Анка шла за ним не дыша, с повисшими, как плети, руками и почему-то на цыпочках.

Яно вытер лоб. Он вспотел не столько от тяжести — Ондрейко был легок как перышко, — сколько от внутреннего волнения, которое не покидало его с того самого момента, когда он нашел Ондрейко у забора Гржо.

— Где у тебя свет зажигается?

— Слева… Нет… Справа… — лепетала Анка. Она никак не могла собраться с мыслями. — Погоди, я сама…

Руки их встретились на выключателе, и Яно Гбур почувствовал, как дрожит ее рука. Свет залил просторную комнату. В углу стоял стол, покрытый чистой льняной скатертью, а на нем две тарелки.