Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой

Дизма торчал около жирафов, и вдруг ему снова захотелось увидеть белое личико девочки. Ничего не говоря, он только махнул ребятам рукой и пустился бежать к фургону. Остановившись, он неожиданно покраснел и почувствовал, как что-то обожгло его сердце. Молча прислонился он к ближайшему каштану. Там на ступеньках повозки стояла она. Легкое оранжевое платьице не доходило ей до колен, руки под ярким солнцем казались еще белее. Дизме почудилось, будто вокруг ее темноволосой головки сияет светлый нимб, как у святой. Глаза были обращены в сторону шатра, но видно было, что вся эта суета ее ничуть не занимает. Прислонившись к перильцам, она смотрела куда-то вдаль. Дизма стоял неподвижно, не смея дышать, от сладостного чувства у него расслабленно повисли руки. В эту минуту прибежал Пик со всей оравой и остановился у самой повозки. Но девочка не обращала на мальчишек никакого внимания. Она не удостоила их взглядом, пока Фрголинов не встал перед ней в вызывающей позе и не крикнул, коверкая чужой язык:

— Коша, шиньора?[7]

Тогда она слегка повернула голову и посмотрела на него. Ее темные глаза блеснули при этом так печально, что у Дизмы защемило сердце. Конечно, Фрголинов Пик ее жестоко обидел. Дизме показалось, что лицо ее выражает болезненную горечь. Ни минуты не раздумывая, он выскочил из-под каштана, бросился на Пика и сбил его с ног. Упав ничком, мальчик не мог защищаться — Дизма крепко сдавливал ему шею, — Пику оставалось только отчаянно колотить по земле ногами. Отпустив его наконец, Дизма оглянулся на девочку. Она с удивлением смотрела на драчунов, и по лицу ее никак нельзя было определить, благодарна она Дизме или нет. Но зачарованный Дизма вообразил себе благодарную улыбку на ее губах. Пик в ярости продолжал еще кричать, катаясь по земле, а девочка уже скрылась в фургоне. Не взглянув на Пика, Дизма как безумный стал скакать вокруг повозки, в восторге не зная, что бы еще такое сделать. С громким криком он снова помчался к шатру.

Пик вскоре забыл о своем поражении и с жаром объяснял Дизме:

— Это самый большой цирк из всех цирков на свете.

Шатер, воздвигнутый на двух мачтах, был уже почти закреплен, когда на колокольне прозвонили полдень. Мальчики испуганно переглянулись. Фице избавил брата от излишних угрызений совести, напомнив, что отца все равно нет дома.

Рабочие затягивали последние канаты. Хозяин с довольным видом осматривал их работу, отдавая краткие распоряжения. Остановившись снова возле ребячьей компании, он приветливо оглядел их всех и сказал:

— Три кошка, цирк ничего платить.

Фрголинов закивал головой:

— Все понятно. Ребята, нужны три кошки, тогда пойдем в цирк бесплатно.

Дизма грустно прошептал брату:

— Нас отец не пустит.

Фице понурил голову. Пик потешался над ними:

— Папочкины сыночки! А мне мать ничего не скажет!

Дизма был подавлен, от его прежней самоуверенности не осталось и следа. Он еще раз оглянулся на цирк, словно ему было совестно перед ней за то, что он должен беспрекословно повиноваться отцу. Печально возвращался он домой, когда было уже далеко за полдень.

После обеда ребята снова собрались во дворе. Развеселившийся Дизма не знал, что бы такое придумать. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним снова возникали белые руки. Задумчивое лицо, озаренное солнечными лучами, сияло такой неземной красотой, что у него захватывало дух. Он забрался в укромный уголок под лестницей и стал фантазировать. Когда он увидел, что Фице, Пик и Линче борются под ореховым деревом, его осенила блестящая мысль.

— Ребята, давайте устроим цирк!