Словесное древо

Решился опять написать Вам — от Леонида Дмитриевича не получаю ничего, он

велел мне писать В. С. Миролюбову, Тверская, 12, я посылал ему два заказных письма,

но ответа не получал. Смею просить Вас — передать присланные стихи —

Миролюбову — или Л. Д.

Простите, пожалуйста, что я Вам пишу, но, поверьте, иначе не могу, не могу прямо-

таки терпеть безответности. Очень тяжело не делиться с Леонидом Дмитр<иевичем>

написанным. Если бы Вы знали мои чувства к нему - каждое его слово меня окрыляет

— мне становится легче. 23 октября меня вновь зовут в солдаты — и мне страшно

потерять из виду Леонида Дмитриевича — он мое утешенье.

9 месяцев прошло со дня моего свидания с Л. Д., тяжелы они были — долгие,

долгие... И только, как свет небесный, изредка приходили его письма - скажите ему об

этом.

Прошу Вас — отпишите до 23 октября, — а потом, поди знай, — куда моя голова —

покатится.

Буду ждать письма вскорости.

Адрес: Олонецкая губ<ерния>, Вытегорский уезд, станция Мари-инская, деревня

Желвачёва, Николаю Клюеву.

5. А. А. БЛОКУ

Октябрь—ноябрь (до 12 ноября) 1907 г. Дер. Желвагёва

Я получил Ваше дорогое письмо и «Нечаянную Радость», умилен честью, которую

Вы оказали мне Вашей сердечностью ко мне, так редко видящему доброе человеческое

отношение.

109

В лютой нищете, в темном плену жизни такие переживания, какие Вы доставили

мне, — очень дороги. Благодарю Вас!

Вы пишете, что не понимаете крестьян, это немножко стесняет меня в объяснении,

поневоле заставляет призывать на помощь всю свою «образованность», чтобы быть

сколько-нибудь понятным. Раньше я читал только два отдела Вашей книги —

«Нечаянная Радость» и «Ночная фиалка», остальное было вырвано, теперь прочел всю

и дерзаю сказать Вам, что несмотря на райские образы и электрические сны, душа моя

как будто раньше видела их, видела — «Осеннюю волю», молодость, сгубленную в

хмелю, незнаемый, но бесконечно родной образ, без которого нельзя плакать и жить,

видела Младу - дикой вольности сестру, «Взморье» с кораблем, уносящим торжество,

чаяние чуда и прекрасной смерти.

Простите мне мою дерзость, но мне кажется, что если бы у нашего брата было

время для рождения образов, то они не уступали бы Вашим. Так много вмещает грудь

строительных начал, так ярко чувствуется великое окрыление!.. И хочется встать

высоко над Миром, выплакать тяготенье тьмы огненно-звездными слезами и, подъяв

кропило очищения, окропить кровавую землю, в славословии и радости дав начало

новому дню правды.

Вы — господа, чуждаетесь нас, но знайте, что много нас, неутоленных сердцем, и

что темны мы только, если на нас смотреть с высоты, когда всё, что внизу, кажется

однородной массой, но крошка искренности, и из массы выступают ясные очертания

сынов человеческих, их души, подобные яспису и сардису, их ребра, готовые для

прободения.

Вот мы сидим, шесть человек, все читали Ваши стихи, двое хвалят — что красивы,

трое говорят, что Ты от безделья и что П. Я. пишет лучше Вас, — за сердце щиплет, и

что в стихотворении «Прискакала дикой степью» слово «красным криком» не Ваше, а

Леонида Андреева, и что Вы — комнатный поэт, стихот<ворение> «День поблек —

изящный и невинный» — одна декорация и что после первых четырех строк — Вы

свихнулись «не на то». Что такое «голубой кавалер», нимб, юр? Что «Сказка о петухе и

старушке» — это пожар в причте. Милые, милые, дорогие мои братья! Я смотрю на

них и думаю: призри с небеси и виждь, и носе за виноград сей, юже насади десница

твоя!

Наш брат вовсе не дичится «вас», а попросту завидует и ненавидит, а если терпит

вблизи себя, то только до тех пор, покуда видит от «вас» какой-либо прибыток. О, как

неистово страданье от «вашего» присутствия, какое бесконечно-окаянное горе

сознавать, что без «вас» пока не обойдешься! Это-то сознание и есть то «горе-горевань-

ице» — тоска злючая-клевучая, — кручинушка злая беспросветная, про которую

писали — Никитин, Суриков, Некрасов, отчасти Пушкин и др. Сознание, что без «вас»

пока не обойдешься, — есть единственная причина нашего духовного с «вами»

несближения, и — редко, редко встречаются случаи холопской верности нянь или

денщиков, уже достаточно развращенных господской передней. Все древние и новые

примеры крестьянского бегства в скиты, в леса-пустыни, есть показатель упорного

желания отделаться от духовной зависимости, скрыться от дворянского вездесущия.

Сознание, что «вы» везде, что «вы» «можете», а мы «должны» — вот необоримая стена

несближения с нашей стороны. Какие же причины с «вашей»? Кроме глубокого

презрения и чисто телесной брезгливости — никаких. У прозревших из «вас» есть

оправдание, что нельзя зараз переделаться, как пишете Вы, и это ложь, особенно в

Ваших устах, — так мне хочется верить. Я чувствую, что Вы, зная великие примеры

мученичества и славы, великие произведения человеческого духа, обманываетесь в

себе. Так, как говорите Вы, может говорить только тот, кто не подвел итог своему

миросозерцанию. — И из Ваших слов можно заключить, что миллионы лет

110

человеческой борьбы и страдания прошли бесследно для тех, кто «имеет на спине

несколько дворянских поколений».