Словесное древо

Как жалки и бессодержательны все наши спектакли-танцульки перед испокон

идущей в народе «внешкольной работой», великим всенародным, наиболее богатым

эмоциями, коллективным театральным действом, где каждый зритель — актер,

действом «почитания мощей».

104

Искусство, не понятое еще миром, но уже открытое искусство, и в иконописи,

древней русской иконописи, которой так богат Олонецкий край.

Надо только понять его. Надо уметь в образах неизвестных забытых мастеров найти

проблему бытия, потайный их смысл, надо уметь оценить точность и старательность

работы художника.

Надо быть повнимательней ко всем этим ценностям, и тогда станет ясным, что в

Советской Руси, где правда должна стать фактом жизни, должны признать великое

значение культуры, порожденной тягой к небу, отвращением к лжи и мещанству,

должны признать ее связь с культурой Советов.

Учительство должно оценить этот источник внутреннего света по достоинству,

научить пользоваться им подрастающее поколение, чтоб спасти деревню от грозящей

ей волны карточной вакханалии, фабрично-заводской забубённости и хулиганства...

Здесь вокруг нас на каждом шагу спутниками нашей жизни являются великие

облагороживающие ценности.

Надо их заметить, понять, полюбить, надо привить культ к ним.

Так говорил родной поэт наш проникновенно вещий Клюев.

А FltfCVd

105

106

1. ПОЛИТИЧЕСКИМ ссыльным, ПРЕПРОВОЖДАЕМЫМ В г. КАРГОПОЛЬ

ОЛОНЕЦКОЙ ГУБЕРНИИ

Между 18 февраля и 2 марта 1906 г. Вытегра

Николай Клюев, за Крестьянский союз и за все его последствия. Знаю из центров

только один — а именно: бюро содействия Крест<ьянскому> союзу в Петербурге -

Забалканский проспект, № 33; бюро высылает книги и брошюры, но в деньгах всегда

отказывает — требуя от членов собственного нелицемерного желания служить делу

союза. Отдав себя в полное распоряжение бюро и поселившись в Макачевской волости,

Олонецк<ой> губ<ернии>, Вытегорского у<езда>, я делал, что мог, свято веря в

счастливый исход. Я отдал всё, что имел, не пожалев себя и старых бедных родителей

— добиться удалось: обложить Пятницкое общество Макачевской волости сбором в 5

коп. с души в пользу Кр<естьянского> союза, постановить приговор с требованием

Учредительного собрания (приговор отослан Царю), отменить стражников, отобрать

церковную землю и все сборы отменить, приобрести 9—11 ружей, сменить старшину,

писаря, место которого заменял я — только 2 месяца. Всё дело велось больше года, и я

успел за это время раздать больше 800 прок<ламаций>, получен<ы> все от бюро

содействия Кр<естьянскому> союзу. Арест произведен за последний приговор о земле

и лесах, — которые общество объявило своими. За это только меня и обвиняют, в

остальном же меня только подозревают. Я прекрасно знаю, мои дорогие братья, что

здесь пропасть человеку очень легко, — знаю, что кругом разбойники, но знаю и то,

что бороться за решетками — глупость; к тому же я имел

дело и товарищество только с мужиками. Дорогие мои, как будете в Каргополе, то

не найдете ли возможным написать открытку — в Ярославль губернский, Духовная

улица, типография наследников Фальк — Н. И. Ушакову для Лаптева Александра,

сообщив о моем аресте и адрес: Вытегра, Н. Клюеву, он - адвокат и может помочь. Если

же откроется всё, то мне, конечно, не миновать ссылки.

Адр<ес> кружка с<оциалистов>-р<еволюционеров>: Петербург, — Васильевский

остров, Большой проспект, дом № 27, кв. 4, Марии Михайловне Добролюбовой. Сюда

можно обращаться и за денежной помощью, только я думаю, и этот кружок арестован,

хотя месяц назад был цел. Если желаете, можете написать, сообщив о моем аресте. Вот

и всё, что я могу сообщить, мои братья, более или менее полезного. Новостей никаких

не знаю. Если <...> достать известия о том, что в Петербург благополучно провезены из

Финляндии 400 ружей и патроны, это известие я получил 17 февраля. Думаю, что и вы

это знаете... Опасайтесь полагать записки в ватер, это не секрет для надзирателей. Мне

необходимо знать ваши фамилии и имена. Предлагаю писать вам в Каргополе.

Простите, мои дорогие, если я вам скажу следующее: олонецкие города — это притон

попов, стражников и полицейских. Ваша храбрость и надежда на пулю всем покажется

разбоем, поэтому на время ссылки вы должны жить как все, если желаете приискать

квартиру и хлеб. Здесь перебывали сотни молодых и благородных людей, но редко кто

не забывал свои убеждения да сорока <...>. Этим только и страшна ссылка. Пишу это

потому, что до тонкости знаю каргопольскую жизнь, где, кроме церковных порогов,

буквально негде кормиться. Преклоняюсь перед вашим страданием. Верю, что вы и в

пропастях ссылки останетесь такими же, какими кажетесь мне. Я, отказавшись от

семьи и службы, - пешком, с пачкой воззваний, обошел почти всю губернию, но редко

где встречал веру в революцию — хотя убивать и грабить найдутся тысячи охотников.

Это должны знать и вы, раз попали в Оло<нию>. Еще раз простите, что так говорю

вам, хотя не имею на это права. Быть не может, что вы будете жить здесь долго.

107

Товар<ищей>-рев<олюционе-ров> в Каргополе не имею, был один, да и тот в тюрьме.

Знаю два-три мещанских семейства, но вас они спугаются, потому что не знают сути.