Словесное древо

звезды, бесчисленные города, многообразные племена и наречия, бескрайние моря-

океаны, где невиданные подводные юда, тысячеверстные, дикие, травяные поля, где не

слышно голоса человеческого, где простор лишь буйнокрылому орлу да ковыль-траве

шуму-чей, жалобной.

Всё это чудеса вечные, не человеческой рукой сделанные. Но есть в мире одно чудо

из чудес: просветленное озеро, зовется оно Сердцем человеческим, Живоносною

Тайною кличется.

Пролегла к нему тропиночка малая, малохоженая, малозримая.

Кто прощеной слезой плакать умеет, кто родительскую могилку в Христов день

целовать сможет, кто котеночка глупого, корноухого из полымя пожарного по

сожаленью вызволит — тому золотая тропиночка не заказана. Глубоко и самоцветно

сердечное озеро, а живет на нем, гнездо из мороков вьет, лебедь-дева, птица

волшебная.

Вскинет лебедь крылом, жемчугом водяным окатится, человеку же, у которого

сердце-озеро, сладко станет. - Замутит человека дума небывалая о том, чего на свете

нет: о крыльях сокольих за плечами, о подвиге красном, разинском...

101

Известно, дума слово родит, из слов потайных, сердечных песня слагается, вот как

ручеек — источина лесная: не видно его в мохови-щах да в кореньях клыкастых, а поет

он, бубенчиком подорожным тенькает:

Не шуми, мати зеленая дубравушка,

Не мешай мне, добру молодцу, думу думати...

Али по-другому:

Не одна во поле дороженька пролегала, Частым ельником, березничком зарастала...

У кого уши не от бадьи дубовой, тот и ручеек учует, как он на своем струистом

языке песню поет.

От старины выискивались люди с душевным ухом: слышат такие люди, как пырей

растет, как зерно житное в земле лопается - норовит к солнцу из родимой келейки

пробиться, — как текут «слезы незримые, слезы людские...». Называл же русский

народ таких людей досюль баянами за то, что они баяли баско, складно да учестливо,

ныне же тех людей величают поэтами, а буде такой человек не песней пересказ ведет,

не складкой бает, а запросто плавным разговором всю живность письменно выложить

сможет, — то писателем с надбавкой «художественный», не от слова «худо», а от

понятия «прекрасно», «усладительно», «умственно».

Покуль не было на Руси грамотных баянов, то сказ велся ими устно, перехожим

был.

В белом полукафтанье, в лисьем, с алой макушкой колпаке, при поясе, с хитрой

медной насечкой, ходил баян по немереным родным волостям, погостам да городищам,

и был он гостем чаянным, желанным, не токмо избяным мужицким али теремным

боярским, но и палатным княженецким, а почасту и государевым, Не завсегда баян в

понитке ходил, а иногда и в терлике бархотном щеголял, в сапогах выворотных

козловых, с мореным красным закаблучьем — «меж носов-носов хоть стрела лети, под

каблук-каблук — хоть яйцо кати...».

Что думал народ, в чем его правда да сила муромская — всё баяны стихом

выражали, за ретивое кажинного человека красным умильным словом задеть

ухитрялись; вот эта-то хитрость песенная, пере-сказная, ныне искусством зовется...

II

Давно уже чуткие люди, у которых душа собачьей шерстью заживо не обрастала,

розмысел имели, что не одними словами сладость сердечную можно выявить, но и

красками, если кто сумеет эту сладость на картине вырисовать, музыкой, если кто

домыслит струну или голос так подобрать, чтобы, когда заиграешь, человека слеза-ра-

дость прошибла.

И многим другим можно свою душу рассказать: по дереву можно резьбу навести —

виноградье райское, город, какого на свете нету, чтобы человека в безвестный край

потянуло и в трудах да мозолях хоть на единую минуточку ему легче стало. Хоромину

повыстроить можно так искусно, чтобы она на потайный сад смахивала, в индийскую

землю манила или думу какую, мысль с мудростью в себе таила, как, к примеру,

церковь на нашем Вытегорском погосте: рублена она без мала триста годов назад, и

рубку ее можно смело назвать искусством строительным, по-ученому же зодчеством.

Почему? Да потому, что в ней потайный смысл сидит: строитель ее хоша был и

мужик, а нутром баян-художник.

Допрежде рубки он не барыши, как нынешние бездушные подрядчики да

инженеры, высчитывал, а планту раскинул, осеннюю, темную ноченьку напролет

продумал, как бы ему из вытегорских бревен мысль свою выстроить?

И выстроил.

Церковь пятой кругла, в круге же ни начала, ни конца проглядеть нельзя - это Бог

безначальный и бесконечный.

102

Двадцать четыре главы строитель на кокошниках резных к тверди вознес —

двадцать четыре часа суточных, которые все славят Господа.

Семь навесов крылечных семь небес обозначают, вышний же рундук гору Фавор

знаменует, — на ней же Христос солнцем предста.

Если бы крепко блюли вытегоры заповедь-зарок своей церкви, то разумели бы, что

она есть произведение искусства.

Триста годов назад, когда мужику еще было где ухорониться от царских воевод да

от помещиков, народ понимал искусство больше, чем в нынешнее время.

Но приказная плеть, кабак государев, проклятая цигарка вытравили, выжгли из

народной души чувство красоты, прощеную слезку, сладкую тягу в страну

индийскую...

А тут еще немец за русское золото тальянку заместо гуслей подсунул - и умерла