Словесное древо

Есенина и рабочего краснопевца Владимира Кириллова мы обязаны.

И так во всем.

От серой листовки до многоликой, слепящей оперы...

По какой-то свинячьей несправедливости Есенины и Кирилловы пухнут от голода,

вшивеют, не имея «смены» рубахи, в то время как у священного горна искусства и

юной красной культуры зачастую стоят болваны, тысячерублевые наймиты, всесветные

вояжёры, дельцы и головотяпы, у которых, как говорится, ноздря во всю спину.

Заплечные мастера Колчаки, Деникины и т. п., идущие с плетью и виселицей на

революцию, как на физическую силу, по глупости и невежеству ничего не могущие

обмозговать, окромя полка Иисуса, стократ менее вредны и опасны для духовных

корней Коммуны, чем люди с обрезанным сердцем, лишенные ощущения революции

как величайшей красоты, мировой мистерии, как возношения чаши с солнечной

кровью во здравие кровной связи и гармонии со всеми мирами.

Тоска народная по Матери-Красоте, а следовательно, и по истинной культуре,

сказывалась и сказывается многолико и многообразно.

Иконописные миры, где живет последний трепет серафимских воскрылий, волок,

преодолев который, человек становится космическим существом и надмирным

гражданином, внутренний гром елова — былинного, мысленного, моленного,

96

заклинательного, радель-ного и еще особого человеческого состояния, которое мужики-

хлысты зовут Рожеством ангелов — вот тайные, незримые для гордых взоров вехи,

ведущие Россию — в Белую Индию, в страну высочайшего и сейчас немыслимого

духовного могущества и духовной культуры. Вещественный узор Ангельского

рожества — совокупления с Богоматерью-девой — следующий: человек лежит где-

нибудь на солнопёке, среди бескрайних русских меж, можно бы сказать в тишине, если

бы не Внутреннее Ухо, в котором

...горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье,

если бы не трубы солнечные, не мед из чрева девы — души мира, вкусив которого,

Адонайя (одно из бесчисленных имен человека) обуревается, что нередко, «накатом»,

на рассудочном же языке — особым, невыразимо блаженным, супротив телесного,

половым возбуждением, исход коего - рождение херувима и смерть.

Мертвые тела, причиняющие так много хлопот разному начальству, иногда

обретаемые на чародейных русских проселках, на лесных луговинах, обыкновенно под

Белой березынькой — мистическим деревом народных красотоделателей и

светоносцев, — суть Мощи нетленные, и чаще всего принадлежат всемирным

гражданам, подлинным интернационалистам по любви и по всеземному совокуплению.

По народному пониманию, искусство — ключ, открывающий человеку неведомое,

чертог брачный, где таинственная дева-жизнь, облеченная в солнце, да совершится

между ними Красный брак, огненное семяизвержение, чтобы укрепился человек,

омылся внутренне, стал новым Адамом.

Всё, что вне этого — есть грех, мошенничество, гной и смрад трупный.

Доказательством последнего служит один из бесчисленных, особенно поразивший

меня агитационно-просветительный вечер.

Городская гимназия ломится от чающих капельки воды живой. Всё молодежь.

Русская, желанная, жертвенная...

В начале вечера господин в серой паре ошарашивает собрание заявлением, что он

«как психолог» и т. д.

На поверку оказывается, что он и есть главный светоподатель, товарищ, стоящий во

главе агитационно-просветительного дела всей губернии.

Начинается само «психологическое действо» «Денщик перепутал». На подмостках

«она», как водится, клубничка с душком, и «он» — золотопогонный офицер, чистяк,

дворянин и, конечно, верный слуга царю с отечеством.

Оба — воплощение порядочности, хорошего тона и того рабовладельческого,

разбавленного глубоким презрением к народу апломба, которым так гордилась на Руси

страшная помещичья каста.

Третье же действующее лицо — денщик. Под ним надо разуметь русский народ,

наше великое чудотворное крестьянство, которое автор действа противопоставляет

«возлюбленному дворянству» как быдло комолое, свиное корыто, холопскую, собачью

душонку. Не лиха, только добра желая, от корней сердца и крови моей пишу я эти

строки.

Товарищи! За такие ли духовные достижения умножаются ряды мучеников на

красных фронтах?

За такой ли мед духовный в невылазных бедах бьется родимый народушко?

За такую ли красоту и радость в жизни ушли из жизни кровавыми, страдальческими

тенями наши братья — тысячи дорогих товарищей, удавленных, утопленных,

четвертованных, сожженных заживо нашими врагами?

97

Невежество или безнадежность создать что-либо исходящее из бурнопламенных

бездн революции руководит нашими агитпросве-тами.

Или они, как бывало, фараон, только «для близиру», в то время как кто-то за их

спиной насилует народную душу?

Не знать родословного дерева искусства таким, как оно предстоит красному зрению

народа, агитпросветителям, в большинстве своем вышедшим из городских задворок,

простительно, но, как хорошо грамотным людям, им должно быть известно, что при

разделении России на белую и черную кость существовала хитро слаженная

организация, состоящая из продажных борзописцев, двенадцатой пробы художников,

стихотворцев и проходимцев с хорошо подвешенным языком.