Словесное древо

является в «вытегорской» публицистике Клюева основополагающей. Не без тревоги он

предупреждает: «Надо быть повнимательней ко всем этим ценностям, и тогда станет

ясным, что в Советской Руси, где правда должна стать фактом жизни, должны признать

великое значение культуры, порожденной тягой к небу. .» («Слово о ценностях

народного искусства»).

Каким бы ни был Клюев противником Церкви, однако предпринятые властями

решительные меры по искоренению в русском народе «религиозного дурмана» отнюдь

не могли отозваться в нем чувством солидарности с ними, особенно проводившаяся в

ударном порядке, не имевшая в истории прецедента, кампания по «вскрытию мощей»,

почитаемых в народе святыми, — с целью их дискредитации. На нее он отзывается

12

статьей «Самоцветная кровь» с характерной адресовкой в ее конце «Из Золотого

Письма Братьям-Коммунистам» (1919), в которой их действия определяет как

«поругание народной красоты», «хулу на Духа жизни».

Пафос Клюева, направленный на соединение «Матери-Красоты» с революционной

«новью», а также его предупреждение «Братьям-Коммунистам» по поводу их

необдуманного наступления на нее возымели как раз обратное действие — его

отстраняют от их сонма (исключают из партии ввиду недопустимости пребывания в ее

рядах человека, посещающего церковь и почитающего иконы).

Другой принципиально несозвучной большевистским идеалам оказалась у Клюева

мысль о губительности для России, ее природы и естественного человека (разумеется,

прежде всего, крестьянина) -«машинной цивилизации», выражаемой им в символах

«железа» и «Америки». Эта мысль являлась преобладающей в его поэзии и, есте-

ственно, нашла отражение и в публицистике. Причиной упадка Матери-Красоты он

считает здесь не только «Голштинское самодержавие», но и капитализацию России,

несущую, по мысли поэта, духовное опустошение (приход «Железного ангела»).

«Железным часом» для России считает он и наступившее губительное время, вос-

клицая с горечью: «Где ты, золотая тропиночка, — ось жизни народа русского <...> по

золоту, — настилу твоему басменному, броневик — исчадие адово прогромыхал»

(«Сорок два гвоздя», 1919). И еще из этой же статьи: «Слышит олонецкое солнышко,

березка родимая, купальская, что не гвозди, а само железо на душу матери-земли похо-

дом идет. Идолище поганое надвигается. По-ученому же индустрия, цивилизация

пулеметная, проволочная Америка».

Выступление поэта против «машинной цивилизации» вызвало яростные нападки на

него истовых певцов революционного железа, каковыми являлись деятели

Пролеткульта. И вовсе не случайна их атака — резко отрицательная рецензия П.

Бессалько на «революционный» сборник стихов Клюева «Медный кит» (1919,

фактически: нояб. 1918).

Что же касается поэтики клюевской публицистики, то здесь, по наблюдению Е.

Пономаревой, обращает на себя внимание следующее: «опора на народное мнение» —

как один из приемов его текстов, «ориентация на манеру говорения "старичка с Онеги",

на просторечные формы, сказовость повествования, что было свойственно и раз-

говорной речи самого Клюева <...> В то же время в статьях и очерках, опубликованных

в газете "Звезда Вытегры", есть черты революционной прокламации и лозунга,

митинговая риторика и пафос, публицистическая заостренность и прямая авторская

оценка современности» 1.

Дает здесь о себе знать и особый «клюевский», так сказать, «ис-толковательный»

стиль — когда автор принимается разъяснять обладающему своими самобытными

понятиями «народу» незнакомые будто бы ему «культурные» слова, например, понятие

«поэт»: «От старины выискивались люди с душевным ухом: слышат такие люди, как

пырей растет, как зерно житное в земле лопается, норовит к солнцу из родимой

келейки пробиться <...> ныне же тех людей величают поэтами» («Медвежья цифирь»).

Вытегорский период жизни Клюева был пиком в его публицистике. После

исключения из партии (1920), а затем статьи о нем Л.Троцкого в «Правде» (сентябрь

1922), завершавшейся словами: «Духовная замкнутость и эстетическая самобытность

деревни <...> явно на ущербе. На ущербе как будто и сам Клюев»2, как публицист поэт

уже не выступает, поскольку для прославления революции в этом жанре, как и в

поэзии, у него уже не стало прежней убежденности и запала.

Более всего как прозаик Клюев проявил себя в эпистолярном жанре, ибо письма

поэта - «его дневник, его философия, этика и эстетика, его исповедь»3.

1 Пономарева Е. Проза Николая Клюева 20-х годов. С. 23, 125.

13

2 Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991. С. 62.

3 Базанов В. Г. С родного берега. О поэзии Николая Клюева. Л., 1990.

С. 47.

В первых же письмах литераторам он заявляет о себе как о поэте, стремящемся

путем личного знакомства с ними заручиться поддержкой для опубликования своих

опытов: «Я, крестьянин Николай Клюев, обращаюсь к Вам с просьбой — прочесть мои

стихотворения и, если они годны для печати, то потрудитесь поместить их в какой-либо

журнал», — с такой просьбой он начинает в 1907 году длительную переписку с А.

Блоком. С тем же обращается он и к другим адресатам - к Л. Д. Семенову (15 июня

1907 г.), В. Брюсову (около 30 ноября 1911 г.). В свою очередь затем и сам, имея уже