Словесное древо

не зарабатывает. Клычкова не печатают. Это добрый, хотя и рассыпанный человек —

иногда его жена мне посылает милостыню. И я кланяюсь земным поклоном ночным

тучам и вершинам сибирских сосен за ее милосердие.

Ходит ко мне в год кот Рыжик, — туземный, с глазами рыси и пушистым хвостом.

Хлеба не ест, а мяса у меня нет. Угощаю его жвачкой изо рта.

В театре здесь идет оперетта «Цыганский барон», «Марица» и т. п. Поет Дарский,

Лидарская — что-то я слышал краем уха о них - но не знаю их как артистов.

Университетская библиотека здесь богатая. Заведует ею Наумова-Широких. Женщина

из редких по обширному знанию. Она меня приглашала к себе - хорошо знает меня как

227

поэта. Но, признаться, мне на люди выйти не в чем. Моя синяя рубаха прирвалась и

полиняла, кафтанец же украли в этапе, сапоги развалились — и во всем Томске нет

кусочка кожи их починить. Н<а-дежда> А<ндреевна> прислала мне в посылке

бумазейную рубаху — но она к горю моему оказалась тесной и короткой. А без этой

маленькой декорации я не могу читать своих русских стихов. Особенно людям,

которые меня не знают. Кланяюсь еще раз всем - кто меня жа-

леет и кому моя судьба не кажется скучной. Многих я веселил в жизни — и за это

плачусь изгнанием, одиночеством, слезами, лохмотьями, бездольем и, быть может,

гробовой доской, безымянной и затерянной.

Простите. Целую порог жилища Вашего. (В письмах не нужно адрес на Кузнецова,

а прямо на меня.)

22 февраля 1935 г.

233. В. Н. ГОРБАЧЕВОЙ

Не позднее 2 марта (?) 1935 г. Томск

...Не сообщите ли мне, сколько икон сохранилось? Складня было три. Успение

большое, два аршина высоты, на полуночном фоне -черном. Икона весьма истовая:

Спас стоит - позади его олонецкая изба - богатая крашеная - с белыми окнами. Спас по

плечи - большой на черном фоне. Ангел хранитель аршинный. Зосим, Савватий

семивершковая икона. Ангел хранитель икона девятивершковая с тропарем, писанным

вокруг лика. Корсунская с большим ликом. Явление Богородицы пр<еподобному>

Сергию - икона семь вершков, с нею в руках умерла моя мать. Книга Псалтырь с

серебряными уголками — очень для меня дорога. Евангелие, рукописное новгородское.

Толковое Евангелие, рукописное. Книга «Поморские ответы», рукописная. Крест

деревянный (следует рисунок. - Г. К., С. С.) такой формы. Лампадка стоячая медная

(следует рисунок. - Г. К., С. С.) гладкая, без птички (было еще две с ножкою в виде

птицы). Из всего перечисленного я хотел бы сохранить Псалтырь с серебряными угол-

ками, изображенный крест, икону Явление Сергию, гладкую лампадку и складень с

Богородицей посредине, левая сторона расписана у складня белым узором (у второго

же складня боковые створки подбиты кожей). Особенно прошу о книге Псалтырь!

Впрочем, всё в Вашей воле. За всё благодарю со слезами. Все ваши заботы обо мне

недостойном слагаю в сердце своем. Не удосужитесь ли передать поклон, хотя бы по

телефону, Георгию Чулкову и сообщить мне его адрес? У меня есть несколько нужных

слов к нему. Кланяюсь Гранатному пе-р<еулку>. Там я пережил много прекрасного.

Простите. Не осудите.

Адрес прежний.

234. А. А. РУДАКОВОЙ

2 марта 1935 г. г. Томск

Здесь еще глубокие мелов<ые> снега и по ночам белые ледовитые звезды. Изба, в

которой я коротаю свое изгнание, уцепилась бревенчатыми лапами за край обрыва. В

овраге глухо ворчит вода. Изба располосыми остяцкими глазами зорит в поле, где

сибирские ветро-свисты, и в снеговых саванах и балахонах кружатся в мертвой безум-

ной пляске снеговые столбы. В такие часы я часто вижу своих друзей и Вас, Ада

Алексеевна, похожую на речную золотистую кувшинку, и желтая купальская

влюбленная в Вас. Она льет на Ваши одежды червонный мед, и вся Вы сладостная и

всегда юная, и комната Ваша не подвержена власти времени, в ней живут мечты и

томность девушки, которая только что окончила пансион. Господи, почему я этого не

сказал Вам вслух, когда я был гостем в Вашем доме и меня принимали и, быть может,

даже уважали?? Приношу к Вашим ногам пригоршню слез. Знаю, что это скучно и,

может быть, объяснено недостатком мужества в моем страдании, но это немного и

даже совсем не так! Вы из тех душ, которые никогда не скажут про меня: «Бедняк, мы

228

думали о нем гораздо лучше». И не оставите меня в нужде, не перевязав моих ран! Вот

уже со 2 февраля прошел второй год, как я в изгнании. Впереди еще тысяча дней и

долгих ночей одиночества, потерь и распятия сердечного. Помогите, если кто есть жив

человек! Удивительнее всего, что моя славянская муза не покидает меня. Ее тростнико-

вые свирели — много образней и ярче всех прежних. Я написал две больших поэмы —

потрясающих по чувству и восточной красоте.

Как бы мне хотелось прочитать их доброму и в тайне любимому Валериану

Рудакову! (У меня туманится память на имена.)

Кланяюсь прекрасному Петербургу!

Благодарю горячо того доброго человека, который по Вашему поручению выслал

мне 20 руб. На переводе нет адреса, а фамилии я не мог, несмотря на все старания,

разобрать.

Дяде Пеше писал два письма, но ответа не получил, очень бы хотел с ним изредка

переписываться.

Если возможно, не оставьте меня милостыней и впредь. Будет время - отблагодарю