Словно мы злодеи

Лужайка за Холлом была широкой и плоской, последнее открытое место перед склоном, уходившим к лесу. Над головой стояло огромное настоящее небо, делавшее все наши зеркала и мерцающие лампы просто смешными – обреченная попытка человека подражать богу. Когда мы отошли достаточно далеко от КОФИЯ, чтобы я уверился в том, что нас никто не увидит и тем более не услышит в темноте, я выпустил руку Джеймса и оттолкнул его. Он споткнулся, удержался на ногах, нервно обернулся на крутой склон холма у себя за спиной.

– Оливер, у нас спектакль идет, – сказал он. – В чем дело?

– Я нашел багор. – Внезапно мне захотелось, чтобы сейчас, как вчера ночью, дул дикий воющий ветер. Тишина мира под темным куполом небес душила, была слишком огромной, невыносимой. – Я нашел багор, спрятанный в твоем матрасе.

В резком лунном свете его лицо было бледно, как кость.

– Я все могу объяснить.

– Можешь? – спросил я. – Потому что мне открывать четвертый, так что у тебя пятнадцать минут, чтобы убедить меня, что это не то, что я думаю.

– Оливер… – произнес он и отвернулся.

– Скажи, что ты этого не делал. – Я отважился шагнуть поближе, боясь заговорить громче шепота. – Скажи, что ты не убивал Ричарда.

Он закрыл глаза, сглотнул и сказал:

– Я не хотел.

В груди у меня сжался стальной кулак, выдавливавший воздух. Кровь, казалось, похолодела, она ползла по венам, как морфин.

– Господи, Джеймс, нет. – Мой голос сорвался. Сломался пополам. Звука не осталось.

– Клянусь, я не хотел… ты должен понять. – Он в отчаянии шагнул ко мне. Я неверными ногами отступил на три шага, где он не мог меня достать. – Это был несчастный случай, как мы и сказали, – это был несчастный случай, Оливер, ну пожалуйста!

– Нет! Не приближайся, – сказал я, выкашливая слова, на которые не хватало воздуха. – Держись на расстоянии. Рассказывай, что произошло.

Мир, казалось, остановился на оси, как волчок, в неустойчивом равновесии застывший на острие. Над головой жестоко сверкали звезды, битое стекло, разбросанное по небу. Каждый нерв в моем теле был проводом под током, сжимавшимся от касания холодного мартовского воздуха. Джеймс был еще холоднее, изваяние изо льда, не мой друг, вообще не человек.

– После того как ты ушел наверх с Мередит, с Ричардом что-то случилось, – сказал он. – Как на Хэллоуин, только хуже. Он вывалился из Замка в этом… неудержимом бешенстве. Ты бы его видел. Как взрыв сверхновой. – Он медленно покачал головой, у него на лице мешались благоговение и ужас. – Рен и я, мы сидели за столом. Мы понятия не имели, что происходит, а потом он просто возник с таким лицом, как будто уничтожит все, что встанет у него на пути. Он направлялся в лес – зачем, понятия не имею, – и Рен попыталась его остановить… – Он запнулся, зажмурился, словно воспоминание было слишком близким и слишком болезненным, мучительным. – Господи, Оливер. Он схватил ее, и, клянусь, я подумал, что он ее просто сломает пополам, но он швырнул ее на траву через полдвора. И умчался в лес, бросив ее, а она же плакала. Это был кошмар. Я ее успокоил, как мог, мы с Пип ее уложили. Но она все плакала и повторяла: «Идите за ним, он себе навредит». И я пошел.

Я открыл рот, не веря своим ушам, но он не дал мне вставить ни слова.

– Не надо мне говорить, какой это был идиотизм, – сказал он. – Я знаю. И тогда знал. Но пошел.

– И нашел его. – Я уже видел, как оно разворачивалось. Ссора. Угрозы. Сильный толчок. Чересчур.

– Поначалу нет, – сказал Джеймс. – Таскался впотьмах, как дурак, звал его. Потом мне пришло в голову, что он мог спуститься к причалу. – Он пожал плечами, это движение было таким бессильным и жалким, что я почувствовал, как узел у меня в груди ослаб, хоть и совсем немного. – Я спустился с холма, но не увидел его. Дошел до лодочного сарая, просто чтобы убедиться, что он сдуру не натворил чего-нибудь, в воду там не прыгнул, и, когда я развернулся идти назад, он стоял передо мной. Он все это время ходил за мной по лесу, как в какой-то извращенной игре. – Теперь он говорил быстрее, словно все слова, которые он несколько месяцев держал в себе, сразу вылились наружу. – И я говорю: «Вот ты где. Пойдем обратно, там твоя сестра совсем плоха». А он говорит, ну, ты угадаешь, что он сказал: «О сестре моей не беспокойся». И я тогда: «Ну ладно. Все переживают. Вернись, и мы во всем разберемся». Он опять на меня так посмотрел – господи, Оливер, мне это потом неделями снилось – со всей ненавистью в мире сразу. На тебя так когда-нибудь смотрели?

На мгновение его, казалось, охватил тот же отупляющий страх, но потом он покачал головой и продолжил: