Словно мы злодеи

Джеймс, стоявший рядом со мной, так крепко сжал кулаки, что у него дрожали руки. Я переминался с ноги на ногу, не в силах спокойно стоять на месте. Александр подался вперед, словно готов был, если понадобится, броситься между нами двоими и Ричардом.

– Бога ради, – сказал Ричард, когда ему никто не ответил. – Вы же все знаете, какая она истеричка.

– Ричард! – воскликнула Рен.

Он, казалось, раскаялся, но только на мгновение.

– Да ладно, – сказал он, – мне что, и перед вами всеми извиниться?

– Нет, конечно, нет, – отозвалась Филиппа спокойным, ровным голосом, который заставил меня отвлечься от стука крови в ушах. – С чего бы? Ты всего лишь сорвал прогон, похерил мизансцену Гвендолин, заставил Мило разнимать драку, возможно, испортил костюм, а может, и декорацию, поранил нашу подругу – и не в первый раз. Теперь Оливеру, возможно, придется учить твой текст и играть твою роль, чтобы спасти спектакль, когда ты неизбежно опять облажаешься. И у тебя хватает наглости обвинять Мередит в том, что она истеричка? – Ее голубые глаза были ледяными до обморожения. – Знаешь, Рик, со всем твоим дерьмом недолго будут мириться.

Она повернулась к нему спиной, прежде чем он успел ответить, и скрылась за задником. Сказала она именно то, что хотели сказать мы все, и напряжение спало, пусть и немного. Я выдохнул; Джеймс разжал кулаки.

– Просто не начинай, Ричард, – сказала Рен, когда он снова открыл рот. Она покачала головой, на лице у нее было напряженное, зажатое выражение, походившее почти на отвращение. – Не начинай.

И она ушла за Филиппой.

Ричард фыркнул, потом повернулся ко мне, Джеймсу и Александру:

– Еще кто-нибудь выскажется?

– Нет, – ответил Александр. – По-моему, все основное она упомянула.

Он бросил на нас с Джеймсом предостерегающий взгляд и ушел в кулису, уже роясь в карманах в поисках папиросной бумаги.

Мы остались втроем. Джеймс, Ричард и я. Порох, огонь, фитиль.

Ричард и Джеймс какое-то время смотрели друг на друга, как будто меня рядом не было, но ни один не произнес ни слова. Молчание между ними казалось неустойчивым, угрожающим. Я ждал, гадая, в какую сторону оно качнется, и от дурного предчувствия все мои мышцы напряглись под кожей. В конце концов Джеймс едва заметно улыбнулся Ричарду – проблеск пустячного торжества, – развернулся и вышел вслед за Александром.

Взгляд Ричарда остановился на мне, и я подумал, что он сейчас прожжет меня насквозь.

– Ты пока не начинай учить мои монологи, – сказал он.

И оставил меня на сцене одного. Я стоял тихо. Неподвижно. Как я сам это для себя определил, бесполезно. Фитиль без огня и без того, что можно воспламенить.

Сцена 4

Когда мы закончили прогон (к счастью, без происшествий), я не сразу пошел в гримерку. Мотался по фойе, пока не решил, что все уже, наверное, разошлись, и только тогда вернулся в театр. В зале выключили свет, я пробирался между креслами, шаря онемевшими руками и кряхтя, когда подлокотники в темноте били меня по коленным чашечкам.

Светильники в переходе гудели, я зашел в мужскую гримерку и с облегчением увидел, что она пуста. Зеркала вдоль одной стены показали мне мое отражение, к другой была придвинута стойка для костюмов, плотно забитая двумя-тремя переменами для десятка актеров. По всем поверхностям были разбросаны театральные отходы: забытая одежда, расчески и гель для волос, сломанные контурные карандаши.

Я принялся стаскивать костюм, в кои-то веки не тычась локтями в остальных четверых. В обычный день я бы наслаждался роскошью простора, но сейчас еще не оправился после катастрофы во втором акте и испытывал только смутное облегчение от того, что не нужно делить гримерку с Ричардом. Я аккуратно повесил рубашку, пиджак и брюки на одну вешалку, потом убрал под стойку туфли. Моя собственная одежда валялась по всей комнате, ее, скорее всего, хватали и отбрасывали в последовавшем за пятым актом безумии, когда все торопились переодеться и уйти домой. Джинсы я нашел в углу, они лежали комком, майка висела на зеркале. Один носок прятался под столешницей, а второй так и не всплыл. Я тяжело рухнул в кресло и как раз закончил обуваться – к черту носок, – когда дверь скрипнула и открылась.

– Вот ты где, – сказала Мередит. – Мы не знали, куда ты делся.

Она по-прежнему была в халате. Я рискнул взглянуть на нее только разок, а потом весь сосредоточился на завязывании шнурков.

– Мне просто нужно было погулять, – сказал я. – Все в порядке.

Я встал и шагнул к двери, но она стояла у меня на пути, прислонившись к косяку и поджав одну ногу, как фламинго; колено идеально укладывалось в изгиб ее ступни. В ее взгляде была какая-то погруженность в себя и неуверенность, но лицо пылало, как будто злой жар не до конца выветрился.

– Мередит, тебе что-нибудь нужно?

– Может, развлечься. – Она смотрела на меня с полуулыбкой, дожидаясь, когда до меня дойдет.

Понимание заставило меня чуть вздрогнуть, как от удара током, я попятился и отстранился от нее.

– Не думаю, что это удачная мысль.

– Почему нет?