Словно мы злодеи

Она говорила, как будто Джеймса рядом не было. Он не отреагировал и не ответил, как будто не услышал ее.

Я кивнул:

– Вторая спальня твоя.

Она выпрямилась – медленно, неуверенно, словно у нее все болело.

– Идешь спать? – спросил я.

– Ага, – ответила она. – Надеюсь никогда не проснуться.

Меня как иглой укололо первым настоящим приступом печали, но это не имело отношения к Ричарду, так получилось. Я хотел сказать что-нибудь, но не мог отыскать ни единого уместного слова, так что сидел на диване молча и неподвижно, пока и она не вышла из комнаты, оставив половину недопитого бренди. Когда за ней закрылась дверь, я сдулся, осел на подушки за спиной и провел руками по лицу.

– Она не всерьез, – сказал Джеймс.

Я нахмурился, не убирая ладони от лица.

– Ты утешить хочешь или покритиковать?

– Ничего я не хочу, – сказал он. – Не злись на меня, Оливер, я сейчас этого не вынесу.

Я выдохнул и отнял руки от лица.

– Прости. Я не злюсь. Я просто… Не знаю. Опустошен.

– Нам надо поспать.

– Ну, можем попытаться.

Мы легли – я на один диван, Джеймс на другой, – не потрудившись найти простыни или нормальные подушки. Я сунул под голову декоративный валик и накинул на ноги плед. Джеймс на другом диване сделал то же самое, задержавшись лишь, чтобы допить свой бренди – и то, что осталось в стакане Мередит. Когда он улегся, я выключил лампу, стоявшую рядом со мной на столике, но комнату по-прежнему освещал огонь в камине. Пламя уменьшилось до мелких желтых бутонов, мерцавших между поленьями.

Я смотрел на черневшее, крошившееся и рассыпавшееся дерево, и у меня сжимались легкие, отказываясь набирать достаточно воздуха. Как быстро, как внезапно все пошло не так. Когда это началось? Не с Мередит и меня, сказал я себе, за месяцы до того: с «Цезаря»? с «Макбета»? Невозможно было определить точку отсчета. Я поежился, не в силах отделаться от мысли, что какая-то огромная невидимая тяжесть давит на меня, как валун. (Тяжеловесный, припавший к земле демон вины. В то время я не был с ним знаком, но в будущем он станет каждую ночь вползать мне на грудь и сидеть там, скалясь, мерзкий ночной кошмар в духе Фюсли.) Огонь прогорел до углей, и его свет медленно погас, вытекая в щели. От недостатка кислорода у меня закружилась голова, я начал впадать в беспамятство, это больше походило на удушье, чем на засыпание.

К жизни меня вернул шепот:

– Оливер.

Я сел и заморгал в темноту, глядя на Джеймса, но говорил не он.

– Оливер.

В черном провале дверного проема бледной тенью явилась Мередит. Ее голова клонилась к дверной раме, как цветочный бутон, отяжелевший от дождя, и на мгновение я задумался, сколько весят ее волосы, чувствует ли она их, когда они висят за спиной.

Я отбросил одеяло и прокрался через комнату, бросив еще один быстрый взгляд на Джеймса. Он лежал на спине, повернув голову набок, затылком ко мне. Я не понял, то ли он крепко спал, то ли изо всех сил пытался притвориться спящим.

– Что такое? – прошептал я, подойдя к Мередит.

– Не могу уснуть.

Моя рука дернулась в ее сторону, но далеко не ушла.

– Скверный был день, – неловко произнес я.

Она выдохнула, слабо кивнула.

– Не зайдешь?

Я отстранился от нее, невольно вспомнив тот вечер в гримерке, когда точно так же отшатнулся. Она могла соблазнить любого, но судьба едва ли была удачной мишенью. Одного мы уже потеряли.

– Мередит, – сказал я, – твой парень умер. Сегодня утром умер.

– Знаю, – ответила она. – Я не о том.

Глаза у нее были стеклянные, ни тени извинения.

– Я просто не хочу спать одна.

Игла печали вошла глубже, тронула меня за живое. Как хорошо меня выучили ей не доверять. Кто? Ричард? Гвендолин? Я снова глянул через плечо на Джеймса. Увидел только копну его волос, торчащую из-за подлокотника дивана.

Я решил, что не имеет значения, где я буду спать. Ничто не имело особого значения после того утра. Души мы двое – если не шестеро – потеряли.

– Ладно, – сказал я.

Она кивнула, всего разок, и вернулась в комнату. Я пошел за ней, закрыл за собой дверь. Одеяла на кровати уже были сбиты, расшвыряны и скомканы. Я лег прямо в джинсах. Буду спать в одежде. Будем. Вот и все.

Мы не притронулись друг к другу, даже не говорили. Она забралась в постель рядом со мной и легла на бок, сунув руку под подушку. Смотрела, как я укладываюсь, как взбиваю подушку повыше. Когда я перестал возиться, она закрыла глаза – но прежде из них вытекли несколько слезинок, проскользнули между ее ресницами. Я пытался не обращать внимания на то, как она дрожит на другой стороне матраса, но это было вроде боя каминных часов в Замке: тихо, настойчиво, невозможно не заметить. Спустя, наверное, целый час я поднял руку, не глядя на Мередит. Она подвинулась поближе, ткнулась головой мне в грудь. Я приобнял ее.

– Господи, Оливер, – сказала она сдавленным голоском, прижимая к губам руку, чтобы его заглушить.

Я пригладил ее волосы, лежавшие на спине.

– Да, – сказал я. – Знаю.

Сцена 4