Словно мы злодеи

Разговор складывался на удивление неловко. Мы отпускали поверхностные, глупые замечания по поводу своих отрывков и грядущей маски, каждую секунду остро сознавая, что мы на самом деле не одни. Наш столик был третьим в ряду из пяти, и группки, сидевшие по обе стороны от нас, подозрительно притихли, когда мы уселись. (Я заметил, что там были в основном девушки, все из Деллакера. Девушки всегда так шептались? Я не мог понять, это что-то новое или я просто раньше этого не замечал. Надо признать, я никогда не стоил перешептываний.) Мередит допила, и я ухватился за возможность сходить за вторым коктейлем. Пока дожидался, прикидывал, не взять ли себе что-то покрепче. Я невольно гадал, насколько иначе мог бы сложиться вечер, если бы нам удалось на самом деле побыть наедине, и решил, что, если все и дальше пойдет так ужасно, предложу ей допить и вернуться в Замок, где, по крайней мере, можно было запереть дверь или уйти в сад и дышать посвободнее.

Когда я пришел обратно, Мередит улыбнулась мне с явным облегчением.

– Как-то дико сидеть не за нашим столом, – сказал я. – По-моему, я ни разу не сидел в этой части зала.

– Мы давно не заходим, – ответила она. – Наверное, утратили первоочередное право.

Я обернулся взглянуть на философов, которые по-прежнему обсуждали возможную гомоэротическую одержимость Евклида Сократом. (По мне, принимали желаемое за действительное.)

– Могли бы его вернуть, – сказал я. – Если бы собрались здесь все вместе, можно было бы пойти на приступ.

– Нужно будет это устроить, – она снова улыбнулась, но улыбка вышла неуверенная.

Ее рука лежала на столе, и в порыве редкой отваги я потянулся и положил свою поверх. Четыре ее пальца обхватили два моих.

– У тебя все в порядке? – спросил я театральным шепотом. – В смысле на самом деле в порядке.

Она помешала коктейль.

– Я стараюсь. Что бы там ни думали, меня тоже достало, что все пялятся. – Я невольно покосился на соседние столы. – Это прозвучит черство, но мне все равно. Я больше не хочу быть девушкой покойника и только.

Мне немедленно захотелось отпустить ее руку.

– А кем ты хочешь быть? – спросил я, не задумавшись. – Моей девушкой?

Она уставилась на меня, все чувства с ее лица стерло удивление.

– Что?..

– Я не дублер Ричарда, – сказал я. – Я не собираюсь выходить и играть его роль, раз он ушел со сцены. Я этого не хочу.

– Я тоже. Именно этого я как раз и не хочу. Господи, Оливер. – Глаза у нее были жесткие – зеленое бутылочное стекло, хрупкое, с острыми краями. – Мы с Ричардом разошлись. Он был скотиной, он измывался надо мной и над всеми остальными, и я с ним порвала. Теперь, когда его нет, об этом никто не хочет вспоминать, знаю, но ты-то.

Я понизил голос.

– Мне очень жаль, – сказал я. – Я просто… может, потому что ты – это ты, то есть ты посмотри на себя… и я не понимаю. Почему я? Я никто.

Она отвернулась, крепко закусила нижнюю губу, словно старалась не расплакаться или не закричать. Рука ее под моей была вялой и холодной, словно больше не составляла единого целого с другими частями тела. За столами по обе стороны от нас прекратились вообще все разговоры.

– Знаешь, все говорят, что ты «милый», – медленно произнесла она; лицо у нее было напряженное и задумчивое. – Но это не то слово. Ты хороший. Такой хороший, что даже не понимаешь, какой ты хороший.

Она рассмеялась – грустно и как-то смиренно.

– А еще ты настоящий. Ты единственный из нас не играешь постоянно на публику, не просто исполняешь роль, которую Гвендолин выдала тебе три года назад.

Ее глаза снова встретились с моими, у губ так и держался эхом смех.

– Я не лучше остальных. Относись к девушке как к шлюхе, и она научится вести себя как шлюха. – Ее плечи чуть приподнялись, едва заметное пожатие. – Но ты ко мне относишься не так. А это все, чего я хотела.

Я крепко зажмурился, потом посмотрел в потолок. Единственное, куда можно было смотреть без опаски, единственное, откуда, я знал, на меня не уставятся пять пар чужих глаз.

– Мне очень жаль, – повторил я, жалея, что вообще заговорил, жалея, что мне не хватило ума сидеть с ней, дивиться тому, что она захотела со мной здесь посидеть, и не спрашивать почему.

Это было бы так легко, но легкости между нами нет и не будет. Если она хотела именно этого, мы сыграли ради этого в грязную игру. Из бара, от таращившихся студентов можно было уйти, но неважно, заперта ли дверь, – за нами наблюдает Ричард.

Казалось, Мередит скорее устала, чем сердится.

– Ну, мне тоже жаль.

– И куда это нас приводит? – спросил я, опасаясь вложить в этот вопрос слишком много надежды.

«Смелее, друг, – снова сказал мне Ромео, – не может рана быть серьезной».

– Не знаю. Никуда. – Она отняла руку. – Давай просто вернемся в Замок. Лучше там, чем здесь.

Я встал, в неловком молчании собрал наши пустые бокалы. Помог ей надеть пальто, задержал руку у нее на плече. Она, казалось, этого не почувствовала, но я услышал, как девушка за соседним столом пробормотала, обращаясь к остальным: «Ни стыда, ни совести».