Словно мы злодеи

– Ну, это переутомление, ведь да? – спросила Мередит. – Усталость. Она прошла через этот жуткий… опыт и вернулась сюда, а все ее обходят по дуге, и, сверх того, надо выучить пятьсот строк текста. Чудо, что мы еще на ногах стоим.

Я слушал вполуха. Слова Уолтона метались у меня в голове, как шарик пинбола: «Ставлю на сестру». Я тихо сел к столу, свернул пальто Джеймса и положил его на колени, надеясь, что на меня никто не обратит внимания. Держать в тайне от них то, что Колборн продолжает расследование, больше не казалось мне честным, и я сомневался, что смогу промолчать, если кто-нибудь спросит меня даже о чем-нибудь самом отвлеченном. Александр следил за мной, как ястреб, и когда я отважился поднять глаза и встретиться с ним взглядом, едва заметно покачал головой.

– Что будем делать? – спросила Филиппа, переводя глаза с Джеймса на Мередит.

– Ничего, – сказал Александр, прежде чем кто-нибудь из них успел заговорить, и мне захотелось спросить: Ты на все так отвечаешь?

Я задумался, сколькими способами он может использовать это слово и будет ли моя душа корчиться и сжиматься всякий раз, как он его произнесет.

– Будем вести себя как обычно, или нам начнут задавать всякие вопросы, на которые мы не хотим отвечать.

– Кто начнет? – спросила Мередит. – Полиция?

– Нет, – тут же ответил Александр. – Школа. Нас будут по одному таскать на сраные беседы, если мы начнем дергаться больше, чем сейчас.

– У нас есть причины дергаться, – сказала она. – Один однокурсник у нас погиб, вторая только что свалилась с каким-то нервным срывом.

– И как, по-твоему, это выглядит? – спросил Александр. – Я понимаю, нельзя делать вид, что нас это не задело, но если мы начнем себя вести, словно мы кого-то убили, все задумаются, а вдруг и правда?

– Мы его не убивали, – внезапно разозлившись, ответила Мередит.

Я опознал рефлекс: чувство вины начало брыкаться в ответ на предположение, слишком похожее на правду.

– Нет, конечно, нет, – сказал Александр, жаля каждым словом. – Мы просто дали ему умереть.

Тогда казалось, что эта разница очень важна. Но за следующие несколько недель, когда мы оправились от временного помешательства того утра, она понемногу становилась все менее и менее существенной. Слова Александра оборвали последнюю ниточку притворства. К тому времени мы уже знали так же хорошо, как и Ричард, что разницы не было никакой.

Александр встал, обвел всех гневным взглядом, хлопая себя по карманам.

– Мне надо покурить. Найдите меня, если будут новости.

Он резко вышел из комнаты, уже сунув в рот сигарету. Джеймс посмотрел ему вслед, потом сгорбился и уронил голову на руки. Филиппа села на подлокотник его кресла, положив ладонь ему на шею, и склонилась поближе, сказать что-то, что я не расслышал. Как только Александр ушел, Мередит взглянула на меня со смесью негодования и растерянности.

– С чего его понесло? – спросила она.

– Понятия не имею.

Сцена 17

Три дня спустя я остался в Башне один, готовился к маске и к нашему урезанному представлению «Ромео и Джульетты». Костюмеры одели нас в стиле, который сами описали как «carnevale кутюр»; насколько я понял, он не относился ни к какому конкретному историческому периоду, но требовал обилия бархата и золотого шитья. Я осмотрел свое отражение в зеркале, повернулся одним боком, потом другим. Походил я на мушкетера, но из самых ярких и обеспеченных. Короткий плащ, который мне выдали, висел на одном плече, поперек груди шла удерживающая его искрящаяся лента. Я смущенно ее подергал.

Джеймс и девочки уже ушли (кроме Рен, которая, насколько мы знали, все еще лежала в медпункте), да и у меня оставалось всего несколько свободных минут. Я попытался натянуть сапоги стоя, но быстро повалился на бок на кровать и завершил процесс уже там. Маска лежала на тумбочке, глядя на меня пустыми глазами. Красивая, прямо-таки волшебная вещь – исчерченная наискосок пересекающимися золотыми линиями, ромбы между которыми были закрашены мерцающим синим, черным и серебряным. (Их сделали для нас по мерке студенты художественного факультета, так что ни на кого другого они бы правильно не сели, и нам сказали, что мы можем оставить их себе.) Я неловкими пальцами завязал шелковую ленту на затылке, вполголоса бормоча свои первые реплики, потом взглянул на себя в последний раз и поспешил вниз по лестнице.

Александр был в библиотеке, но поначалу я его даже не узнал, и он меня так напугал, что я отступил назад. Он поднял голову от тонкой полоски белого порошка на кофейном столике. Его пронзительные глаза смотрели на меня из двух глубоких отверстий в зелено-черной маске, пошире моей и не такой изящной, сужавшейся к концу носа в тонкое дьявольское острие.

– Ты что делаешь? – спросил я громче, чем собирался.

Он покрутил между пальцами трубочку от шариковой ручки и сказал:

– Просто решил немножко кайфануть перед балом. Хочешь присоединиться?

– Что? Нет. Ты серьезно?

– Серьезней, чем обычно, и тебе / Пристало то же[64].