Словно мы злодеи

Из медпункта меня отпустили только в одиннадцать. У меня был сломан нос, но перелом оказался неосложненный. К спинке носа мне приклеили пластырем шину, чтобы не искривился, а ниже нее под обоими глазами разрастались красно-фиолетовые синяки. Гвендолин и Фредерик заходили, спрашивали, что случилось, бесконечно извинялись, потом попросили, чтобы я никому по возможности ничего не говорил, а если кто-то из студентов спросит, сказал, что произошел несчастный случай. Нам, сказали они, меньше всего сейчас нужны новые сплетни и новые неприятности. К возвращению в Замок я так и не решил, послушаюсь я их или нет.

Я сразу пошел наверх, но не в Башню. Вряд ли Джеймс был там, но рисковать я не хотел. Вместо этого я тихонько поскребся к Александру. Услышал, как задвинули внутри ящик, и через секунду Александр появился на пороге, держась за дверную ручку.

– Твою же мать, Оливер, – сказал он. – Пип мне рассказала, что случилось, но я не думал, что все настолько плохо.

Глаза у него были налиты кровью, губы сухие и потрескавшиеся. Выглядел он ненамного лучше меня.

– Я вообще-то не хочу об этом говорить.

– Можно понять. – Он шмыгнул носом и вытер его рукавом. – Я могу помочь?

– Голова, сука, болит невыносимо, и прямо сейчас я бы не отказался потерять чувствительность от шеи вверх.

Он открыл дверь пошире.

– Доктор вас ждет.

Я не часто заходил к Александру, и меня всегда удивляло, как у него темно. За последние несколько недель он успел завесить окно гобеленом. Кровать его была погребена под грудой книг, которые он собрал и свалил на и без того загроможденный стол. Пол был усеян скомканной папиросной бумагой, сломанными спичками и грязной одеждой. Александр махнул в сторону кровати, и я благодарно плюхнулся на матрас; пульс тяжело стучал у меня между висками.

– Можно спросить, что произошло? – сказал он, роясь в верхнем ящике стола. – Я не буду на тебя наседать с подробностями. Просто хочу знать, не спихнуть ли Джеймса в озеро в следующий раз, как мы с ним увидимся.

Не понимая, было это замечание просто обычной для Александра мрачной шуткой или чем-то более обдуманным, я поерзал на кровати, списал все на свою застарелую паранойю и решил не обращать внимания.

– Ты его в последнее время часто видишь? – спросил я. – У меня такое ощущение, что он вечно не здесь.

– Приходит и уходит. Тебе лучше знать, чем мне.

– Он обычно приходит после того, как я ложусь, а когда встаю, его уже нет.

Александр вынул из пакетика несколько мелких соцветий травы и покрошил их на папиросную бумагу.

– По мне, так он слишком углубился в роль. Метод, вот это все. Уже не понимает, где кончается Эдмунд и начинается он сам.

– Это не очень хорошо.

Александр взглянул на меня и мой разбитый нос.

– Однозначно. – Скривился, словно прикусил язык. – Тебе дали какие-нибудь обезболивающие?

Я вынул из кармана пузырек с мелкими белыми таблетками.

– Шикарно, – сказал он. – Дай две.

Я протянул ему таблетки. Он растолок их через пакетик и посыпал получившимся порошком траву, лежавшую на бумаге. Потом снова залез в ящик и вытащил еще один загадочный пузырек. Открыл, постучал горлышком по ладони. Снова белый порошок, помельче. Он добавил его в косяк, не сказав мне, что это. Я не спрашивал.

– Так что случилось? – спросил он, принимаясь скручивать. – Вы проходили бой из третьей пятого, и он тебе просто взял и вломил?

– В общих чертах.

– Что за хрень?! С чего?

– Поверь, хотел бы я знать.

Он облизнул клейкий край бумаги, потом пригладил его кончиком пальца. Скрутил конец, сделал крохотный завиток и протянул косяк мне.

– Вот, – сказал он. – Скури за раз, и неделю ничего не будешь чувствовать.

– Класс.

Я встал, ухватился за спинку его стула. У меня стучало в голове.

– Ты норм?

– Буду через несколько минут.

Я его, похоже, не убедил.

– Уверен?

– Да, – сказал я. – Все будет хорошо.

Я на ощупь, как слепой, пошел к двери, перехватывая руками мебель, пока не добрался до противоположной стены.

– Оливер, – произнес Александр, когда я открыл дверь.

– Да?

Когда я обернулся, он бросил мне зажигалку, показал на свой нос и грустно улыбнулся. Я потрогал лицо. На верхней губе была свежая кровь.

Как правило, в Замке мы не курили. Я вышел через боковую дверь и встал на дорожке с косяком, сплифом, как его там, крепко зажав его губами. Вдохнул, как два года назад научил меня Александр, глубоко, всеми легкими. Было холодно, даже для февраля, и мое дыхание вместе с дымом вышло изо рта, одной длинной спиралью. Пазухи носа казались тяжелыми и плотными, словно их забило глиной. Я гадал, когда сойдут синяки и будет ли мой нос выглядеть прежним через неделю.