Я сделала шаг вперед, намереваясь помочь Соне подняться, но она выбросила вверх руку в перепачканной перчатке, давая понять, что не нуждается в помощи. «Вот откуда у нее этот странный жест», – подумала я и остановилась. Надо отдать Соне должное: она умела вставать с таким же достоинством, как и держаться в седле. Оказавшись на ногах, она отряхнулась, а затем принялась оглаживать дрожащую Эсмеральду, которая окончательно успокоилась, только сбросив наездницу. Генри Мэтьюз, напротив, не двинулся с места – сложив руки на груди, он оценивающе наблюдал за дочерью, и я задалась вопросом, почему он не посчитал нужным несколькими минутами раньше хоть как-то обозначить свое присутствие и теперь даже не пытался помочь.
Я заметила, что Соня хромает, по-видимому, она повредила ногу и, несмотря на ее отказ, я все же подставила плечо, на которое она оперлась. Теперь уже и Генри Мэтьюз приблизился к нам и, взяв Эсме под уздцы, молча оглядел Соню. Убедившись, что она более-менее в порядке, повернулся ко мне.
– Она должна думать, что работает, только чтобы остаться в живых. Только так можно заставить другого исполнять команды.
Я нахмурилась, осознав, что Генри Мэтьюз все это время был свидетелем нашего разговора, и помедлила с ответом, в то же время без стеснения разглядывая его. Мне показалось, что это был человек, перед которым не стоило играть никакую роль.
– Не знаю, кого конкретно вы имеете в виду. Но вижу, что власть для вас не пустой звук, – отрезала я, не желая вступать в дискуссию сейчас, когда Соне требовалась моя поддержка.
– Не нужно помогать, – жестко, почти безапелляционно произнес он, не глядя на меня. – Это не первое ее падение и далеко не последнее. – Он обратился к дочери: – Ты проверила лошадь, прежде чем уходить с арены?
– Да, папа, – тихо отозвалась Соня незнакомым мне голосом и сняла руку с моего плеча. – Я в порядке, нога не сильно повреждена, – эти слова уже предназначались мне.
Я послушно отпустила Соню и бросила неодобрительный взгляд на Генри Мэтьюза, отмечая, что это был зрелый и статный мужчина, от которого исходили сила и могущество. Светлые глаза смотрели прямо и не казались ни оценивающими, ни любопытными, это были глаза человека, повидавшего так много, что ничто, казалось, уже не способно было удивить или расстроить их обладателя.
– Прости, кажется, это моя вина, – с чувством проговорила я Соне, пока мы шли в сторону конюшен.
– Не выдумывай. – Она беспечно махнула рукой, чуть припадая на левую ногу. – В конце концов, если не готов поцеловать землю, нечего лезть на небеса.
– Он всегда такой? – спросила я, когда мы вошли в помещение. Я обернулась и увидела, как отец Сони, присев на корточки, осматривал Эсмеральду, казалось, позабыв о нашем существовании.
– Нет, обычно он столько не болтает, – попыталась пошутить Соня. – Ты побудешь еще? – спросила она, присев на невысокую лавку у стены. Я кивнула и бросила взгляд в сторону прохода, по обеим сторонам от которого располагались стойла. В воздухе витал приятный аромат сухого сена и воска. – Мне не хочется, чтобы у тебя осталось неприятное впечатление от визита. – Она облокотилась на стену и, пошевелив ногой, вскрикнула. – Я не затем позвала тебя сюда. Мне хотелось, чтобы мы поболтали, но почему-то у нас все никак не складывается. Черт, щиколотка, – пробормотала она. – Кажется, все же растянула. – Она поморщилась. – Потяни. – Она выставила ногу, чтобы я стянула с нее высокий сапог.
– Хочешь, я посмотрю?
– Сейчас придет папа и посмотрит.
– Хорошо, как скажешь.
– Я же не дура.
– Прости?
– Наш разговор про Фрейю. Я же понимаю, что она много для тебя значит и ты хочешь найти виновного. – Она потерла ступню. – Я не могу судить тебя, на твоем месте я бы душу вытрясла из каждого, кто встретился бы мне на пути, но все же я хочу облегчить твою задачу. Поверь, что никто из моей семьи не замешан в этом: ни я, ни брат, ни родители.
– Мне не хочется подозревать ни вас, ни кого бы то ни было.
– Просто Фрейя была жутко невезучей, – произнесла Соня, вытянув ногу вдоль лавки. – Не знаю другого человека, которому не везло бы так, как ей: судьба послала ей то, о чем она мечтала, работу, о которой она грезила, но, словно в насмешку, приплюсовала препятствие – искушение, которое невозможно побороть и которое вышвырнуло ее на обочину жизни. Потом она вышла замуж за прекрасного человека, который готов был выполнить каждый ее каприз и требовал всего лишь уважать его интересы и проявлять уважение к членам семьи. Но она умудрилась разрушить то ценное, что могла бы приумножить. Я понимаю, что на этом острове от одиночества у людей порой сносит крышу, но, бог мой, Эмма, мы же должны стараться! Мы должны делать вид, что нам
Снаружи прогремел гром, и я вздрогнула, бросив опасливый взгляд в сторону прохода, заметив, что небо заволокли тяжелые грозовые тучи. Воздух в одно мгновение сгустился и отяжелел, снаружи потемнело, а свет, разлитый внутри помещения, напротив, стал ярче.