Словно ничего не случилось [litres]

Помост открывается, и толпа начинает подниматься, словно в Ноев ковчег. Я держусь правой стороны, чтобы не потерять из виду Фрейю. Она кажется обескураженной, ноги неаккуратно расставлены, она не пытается скрыть растерянность, отсюда видно, как она бледна от волнения. Мне хочется окрикнуть ее. Ветер такой сильный, что я могу это сделать, и она не услышит. Только обернется, потому что слова по пути растают, а знание войдет в нее. Знание того, что Дилан не придет.

И все же я смотрю туда же, куда смотрит она, словно все может измениться и он правда появится. Никакого чуда не происходит, Дилана нет. Его нет, потому что он ничего не знает.

Он не придет. Знаешь почему, Джош? Потому что я не сказала ему.

Да, ты просила меня, Фрейя. Дала мне инструкции, как я должна поступить… Но теперь, стоя в ожидании у парома, ты полна решимости, считаешь, что Дилану не нужен ребенок, что все твои опасения подтвердились – он думает лишь о себе, и ты злишься на него.

Прости меня, если сможешь. За то, что изменила ход твоей судьбы. Мое молчание убило вашего ребенка. И всех остальных, которые должны были у вас появиться. Да, я уверена: у вас была бы семья и много счастья. И я могла бы стать крестной этого первенца или любого другого малыша, если бы жила по соседству. Когда он бы подрос, вы могли бы оставлять его мне на попечение и уезжать на побережье, на романтический уикенд в летний домик с белым наличником над дверью. А когда бы возвращались, у ребенка были бы сбиты коленки, но Дилан сказал бы, что мальчишек только так и нужно воспитывать.

Да, Фрейя, я почему-то уверена, что это был мальчик.

Прости меня.

Дилан не виноват. Он не знал, что ты ждешь его. Будь уверена, он остановил бы тебя.

Почти у самой вершины трапа я напоследок оглянулась. Фрейя смотрела в сторону автомобильной стоянки, положение ее тела говорило о том, что она сдалась. В ее руке телефон, но она не воспользуется им, ставки слишком высоки, так некстати проснулась гордость. Ее плечи поникли. Только что ее реальность жила ожиданием, но одно отсутствие изменило все. Теперь перед ней стояла насущная задача – подняться на борт, как на эшафот, и отвезти ребенка в Ливерпуль.

Она смирилась. Я читала это в каждом жесте: в покорной поступи, в безвольно повисших кистях, она вся – смирение. Она хотела, чтобы за нее кто-то решил, выдернул из страшного кошмара, но никого нет. Ни меня, ни его. Только ребенок, с которым она распрощалась. Она стала мстительной, только чтобы набраться решимости.

Я ждала, что она примется звонить мне, требуя ответа. Но она не догадалась. Два отсутствия зараз. Чье ранило ее больше? Теперь она знала, как чувствовала себя я.

Она поднялась на паром, прошла мимо меня, не заметив, села на место у окна и до самого Ливерпуля не отводила глаз от воды, отмеряя время до начала новой жизни. Она была свирепа в своем молчании. Никто не сумел бы повернуть назад ход ее мыслей – она была сама цель. Все в ней было предопределено.

Все тайны женщины всегда связаны с чревом, Джош, не знаю, почему так происходит. Ее чрево умерло. Она познала любовь так рано – не просто так. Ее тело говорило ей: торопись, пока способна сделать это. Если бы мы только могли понимать язык тела, могли бы доверять ему, сколь многих ошибок можно было избежать.

Она все узнала потом. Конечно же. Когда вернулась и молчаливым упреком лежала, держась за живот, бросала обиженные взгляды, чтобы Дилан наконец спросил: «Да что происходит?» И тогда, наверное, последовала страшная ссора, а потом, когда она все поняла… Что она тогда испытала – ужас? Ненависть? Гнев? Возможно, она звонила мне. Но я больше не держала ее имя в телефонной книжке. Только в своей голове.

Я носила его вместе с покаянием, там же, где похоронила свои мечты. Да, не удивляйся, Джош, у меня тоже были мечты.

А теперь суди меня за предательство. Суди словами, которые только сможешь найти. Не бойся обидеть, хуже тех, что я могла бы сказать сама, тебе не придумать. Ругай за то, что я смотрела, как твоя сестра стоит там одна, дрожа от страха, как ждет помощи, за то, что глаза ее переполнены разочарованием и обидой. Как я могла смотреть и ничего не сделать? Передо мной лежала моя собственная дорога.

Мы изменили судьбы друг друга. Она забрала мою мечту, мою цель, мое желание. Я ведь тоже строила планы, только мне пришлось отказаться от них. Есть вещи важнее одного исчезновения. Так я всегда считала. Фрейя исчезала с каждым новым событием в своей жизни, они уничтожали ее, пока она не приняла решение нарисовать себя заново. Я тоже сделала это, только на десять лет раньше. В день своего отъезда с острова я решила отказаться от своей миссии. Что это за миссия, ты хочешь знать? Ты крепко стоишь на ногах, не ощущаешь бег жизни, не чувствуешь угрозы. Этот остров нуждается в помощи, его берега зыбки, он видоизменяется, как любой из нас. Этот остров живой, Джош, его нужно беречь для тех, чья нога когда-нибудь ступит на эту землю.