Словно птица

Папа слегка поворачивает голову. Он снова открывает рот, глаза от усилия наливаются кровью. Я шарю у него в карманах в поисках телефона, но нахожу там только фотоаппарат. Припоминаю, где видела телефон в последний раз: на приборной панели в машине, рядом с моим. Снова всматриваюсь в его лицо. Стараюсь размышлять логически. Что нужно делать, когда человеку так плохо? Я снимаю свитер через голову и укрываю им папину грудь.

— Мне нужно сбегать за помощью, — говорю я.

Папа снова поворачивает голову. Морщится от напряжения.

— Ничего, если я оставлю тебя ненадолго?

Он тяжело дышит, в горле у него что-то хрипит. Я пытаюсь уложить его спиной на землю. Стараюсь повернуть так, чтобы он расслабился. Он все еще вытягивает шею, чтобы разглядеть птиц в небе.

— Да забудь ты про лебедей! — почти кричу я на него.

А потом пускаюсь бежать. Мчусь через поле, и ветер теперь дует мне прямо в лицо. От этого на глазах выступают слезы, и я снова спотыкаюсь о пучок травы. Перепрыгиваю через бревно, огибаю лужи. Я несусь так быстро, как никогда еще в жизни не бегала, но и этого недостаточно.

И вот я уже у ограды. Практически переваливаюсь через калитку и приземляюсь на колени в грязь. Когда я встаю, одна нога отзывается резкой болью. В ушах стучит кровь, в голове эхом отражаются удары моего сердца. Привалившись к машине, открываю дверь. Хватаю телефон. Набираю номер. Дрожащими пальцами никак не могу попасть в нужные кнопки. Делаю еще одну попытку. На этот раз удалось. Щелчок — и я слышу голос дежурного.

— Пожалуйста, помогите, — говорю я из последних сил. — Моему папе плохо.

Глава 10

Со мной долго говорят по телефону, объясняют, как облегчить папино состояние. Я иду обратно через поле, прижимая трубку к уху. Меня заверяют, что скорая вот-вот приедет. Я слежу за тем, чтобы папа лежал прямо и спокойно. Стараюсь согреть его. Потом вижу мигающие огни скорой. Когда я добираюсь до нее, врачи уже открывают задние двери. От бега я запыхалась так, что не могу говорить, поэтому просто указываю пальцем туда, где лежит папа. Врачей трое: двое несут носилки, третий задает мне вопросы.

Я что-то отвечаю ему, но совершенно не понимаю, что говорю. И тяну доктора за рукав, чтобы он двигался быстрее. Папа все еще лежит с открытыми глазами. Его взваливают на носилки и несут обратно к машине. Загружают внутрь. Тот, кто задавал вопросы, не дает мне залезть туда следом.

— Кто-нибудь приедет за тобой?

Я качаю головой.

— Вы не можете меня здесь оставить.

Ни за что не отпущу папину руку.

И им приходится взять меня с собой. Я крепко сжимаю папину ладонь. Он шарит глазами по машине. Мне хочется сказать ему, что все будет хорошо, но я не могу.

Папу поддерживают в сидячем положении. Один из врачей колет что-то ему в руку. Игла сразу попадает в вену. Затем папе надевают маску, и тогда его лицо постепенно начинает розоветь. Врач продолжает задавать мне вопросы, но я не отвечаю ни на один.

— Что происходит? — спрашиваю я.

Он говорит мне что-то про монитор и сигналы на нем. Я ничего не понимаю. Папины пальцы становятся немного теплее. И я стараюсь думать только об этом.

Скорая выезжает на кольцевую дорогу и наконец может разогнаться. Включается сирена. Сквозь затемненные стекла я смотрю на поле, над которым все еще кружат лебеди. Кажется, что они существуют где-то в параллельном мире. Машины перестраиваются, чтобы пропустить нас вперед. Я замечаю удивленные взгляды людей, которые следят за нами через окна машин. Они все тоже кажутся какими-то нереальными.

Скорая резко сворачивает. Я закрываю глаза: меня начинает тошнить. Но вот машина снижает скорость, немного подпрыгивает, проезжая через «лежачего полицейского», и все приборы и инструменты внутри звенят. Двери резко открываются. Снаружи — целая команда медиков. Они нас уже ждут. Папу на каталке завозят в больницу через широкие двери. Никто не объясняет мне, что происходит.

Мы оказываемся в просторном открытом помещении. Тут еще больше людей. Кто-то в белой форме, другие — в голубой, некоторые — в зеленой. Папе в руку еще что-то втыкают. Все говорят одновременно. Я пытаюсь не выпускать его руку, но какая-то женщина в белом крепко берет меня за плечи.

— Успокойся, — повторяет она мне снова и снова. — С ним все будет хорошо.

Папа уже не так крепко сжимает мне пальцы. Я пытаюсь стряхнуть с себя руки этой женщины, но она поворачивает меня к себе и заставляет посмотреть ей в глаза.

— Твой папа должен остаться здесь, — говорит она. — А тебе нужно пойти со мной.

Она ведет меня в пустую комнату и усаживает на темно-синий диван. Передо мной — низкий столик, на нем — телефон. В воздухе висит запах антисептика. Женщина дает мне стакан с оранжевой жидкостью и ждет, пока я снова не посмотрю ей в глаза. Теперь я понимаю, что это медсестра. Она улыбается мне, обнимает меня за плечи одной рукой и старается приободрить, но я просто не хочу здесь находиться. Сейчас я хочу быть только с папой.

— Сделай хоть глоток, — мягко говорит она, кивком указывая на оранжевую жидкость.

Она чересчур оранжевая и слишком сладкая.