Словно распустившийся цветок

 — Пожалуй, действительно испортит. – Я вздохнула. – Я не слишком разбираюсь в подобных вещах.

 — А мне кажется, вы прекрасно со всем справляетесь.

 — Вы слишком добры ко мне. Кроме того, вы принимаете к исполнению свои предложения, а не мои.

 — Как это невежливо с моей стороны.

 — Зато практично. А вот если бы мы с вами говорили о размещении растений, то ситуация была бы совершенно другой. Тогда уже я могла бы посоветовать вам, как наилучшим образом расположить их, напоить и накормить, и вообще сделать счастливыми.

 Он с видимым удивлением огляделся по сторонам:

 — То есть, вы хотите сказать, что они могут быть еще счастливее, чем сейчас?

 — Естественно, причем намного! Вашим пальмам не хватает света, а орхидеям досталось слишком много тени.

 — Будь на то воля мисс Темплтон, она бы распорядилась сдвинуть все мои растения к водопаду, вокруг которого и расположила бы их эстетическим полукругом.

 — Она действует исключительно из добрых побуждений.

 По губам его скользнула легкая улыбка:

 — Необыкновенная девушка, не правда ли?

 Я не могла не согласиться. И вообще, мы, пожалуй, куда охотнее обсуждали мисс Темплтон, нежели предстоящий прием.

 В конце концов он кивнул на окна, выходящие в сад, который сбегал по склону к реке:

 — Вон снова показался адмирал.

 Мой дядя расхаживал снаружи взад и вперед, сцепив руки за спиной и время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться рекой, воды которой поблескивали вдалеке.

 Меня вдруг как громом поразила мысль о том, что он выглядит очень одиноким. Всеми покинутым и лишенным надежды.

 — Мне кажется, он всегда смотрит куда-то вдаль, за горизонт.

 — Полагаю, эта его привычка объясняется тем, что он всю жизнь провел в море. Я подумываю о том, чтобы предложить ему подзорную трубу.

 — А она у вас есть?

 — И даже две. Одна вырезана из слоновой кости, а другая, парная, – из черного дерева.

 — Тогда вы непременно должны показать их ему.

 — Сейчас распоряжусь, чтобы дворецкий отнес их. – Он что-то коротко бросил своему секретарю, и тот поспешно удалился в дом.

 Мы вновь заговорили об угощении, музыке и прочих вещах, о которых я не имела определенного мнения, и вскоре я увидела, как дворецкий вручает адмиралу подзорные трубы мистера Стенсбери. Дядя тотчас же принялся вертеть их в руках, а потом и опробовал, причем неоднократно.

 — Итак, мы обо всем договорились?

 — Прошу прощения? – Я погрузилась в свои мысли и упустила нить разговора. Думала я об адмирале. Мне было его даже немного жаль. Казалось, здесь, на равнинах Чешира, он потерпел кораблекрушение. Хотя нельзя было сказать, что он выглядит совсем уж несчастным, но и за то, что он счастлив, я бы не поручилась.

 Когда со всеми обсуждениями было покончено, я извинилась перед мистером Стенсбери, запахнулась в мантилью и вышла наружу, к дяде.

 — Наверное, вы скучаете без моря?

 — Гм?

 — Хотите снова оказаться на борту корабля?

 — Гм.

 — Отсюда даже не виден океан.

 — Нет. Пожалуй, так оно и к лучшему. Иначе я не находил бы себе места. Но ты забываешь об обратной стороне медали. Война. Смрад. Смерть. Впрочем, когда стоишь на палубе, а вокруг тебя нет ничего, только морская гладь… Конечно, я скучаю по морю. Но всегда наступает время, когда даже любимое дело предает тебя. – Он покосился на меня. – Некое ботаническое общество отказывается принимать безупречно написанную статью. Королева отправляет тебя на войну, чтобы поработить целый народ. – Он пожал плечами. – И тогда ты понимаешь, что должен уйти. Разумеется, это не означает, что ты разлюбил дело всей своей жизни. Просто настало время двигаться дальше. Когда ты не согласен с решениями, которые связывают тебя по рукам и ногам, то приходится искать применение своим талантам в другом месте.

 — Что с вами случилось? На войне, я имею в виду?

 Он молчал так долго, что я уже решила, что не дождусь ответа.

 — Все было сложно и неоднозначно, как всегда бывает на войне. Мне приказали захватить китайские порты. В результате народ стал вымирать, погряз в нищете. Такими вещами трудно гордиться. Опиумная война – лучшее и одновременно самое худшее из того, что со мной случилось.

 Он поднял подзорную трубу и долго смотрел в нее куда-то, потом со щелчком сложил и опустил на поднос, который держал стоявший рядом слуга.

 — Как бы там ни было, я не хочу, чтобы тебе пришлось пережить то, через что прошел я, не чувствуя себя полноценным членом семьи, но не испытывая и желания окончательно порвать с нею. Я хочу видеть тебя устроенной и благополучной. Вхожей в свет. – Он вновь метнул на меня быстрый взгляд. – Любимой.

 — Я и представить себе не могла, что вы…

 — У моей сестры, твоей матери, был прирожденный талант к ботанике. У нее был блестящий ум. И ты пошла в нее.

 — А что толку? Я не могу опубликовать ни строчки.

 — Твоя мать нашла выход… Стала писать книжки для детей. Просто прелесть.

 Но я не хотела быть просто прелестью. Я хотела быть колкой и язвительной. Я хотела, чтобы мной восхищались. Я хотела, чтобы мои работы годились не только на то, чтобы украшать собой книжные полки в детской.