Слово

Я слабее, чем хочется верить.

Между нами дубовые двери,

запечатанные на засов.

И к земле прибивают долги –

обещаний слои.

Помоги мне, пожалуйста, быть…

Не цепляться за каждое слово.

Чтобы, ладен и отполирован,

устоялся наш крохотный мир,

на фундаменте общего «да».

Лишь бы не опоздать…

(Опубликовано в «Литературной газете», №18, 2021 год)

Звездолет

февраля назойливые мухи

мельтешат в окружье фонаря

коченеют руки тонут звуки

расплетая гомон по ролям

нехотя вращается Земля

кажется совсем заледенела

и замедлив новый оборот

равнодушно в космосе плывет

распыляя споры взвеси белой

безымянный сонный звездолет

///

вихри галактической поземки

Млечный путь растянут за рукав

пышный ворох невесомой крошки

вечность вырезает на трудах

и на смуглых слюдяных окошках

вьет миров спиральные узоры

///

незаметно катятся века

лед расколот прорубь глубока

в толще беспредельного пространства

если сквозь нее перенырнуть

отыскать другой Кисельный путь

с холодом возможно распрощаться

но ведет планету снежный дрейф

мы на ней посажены на клей

бегство непосильная затея

скроемся в квартирах щелкнем газ

перепало каждому из нас

жалкое наследство Прометея

а когда истает этот сон

мы опять окажемся вдвоем

и глаза отвыкшие от солнца

несинхронно станем протирать

и закрыв февральскую тетрадь

небо акварелью разойдется

***

томно траурно тревожно

наползает темнота

наступает теснота

не приложишь подорожник

чтоб аорта переста-

ла цвести волнистым зевом

из которого на пол

изливается глагол

солным взваром недозрелым

засыпаю к четырем

поднимаюсь за-тем-но

и не много и не мало

ровно норму дотерпеть

это крошечная смерть

на плече скулит устало

плачь родная причитай

тают сонные недели

мы с тобою одолели

больше четверти листа

отведенного для марта

в календарном псалтыре

дзынь намоленная влага

в пыль и брызги на стекле

глянь соломенное небо

через облачный провал

через узкую прореху

в лоб меня поцеловал

тонкий лучик и пропал

тошный вой затих к рассвету

где ты милая

ушла

***

От привокзальной и до обеда –

седьмой вагон.

Ты полон небом, как брюхо хлебом,

глумится сон –

клубит и манит туманом дальним.

Колесный пульс

гремит по венам, прядет пределы.

«Я не вернусь?»

А после душный прогоркло сальный

плацкартный транс

увяжет плотно

и тех, кто в профиль,

и кто анфас,

в тяжелый морок

поездной исповедальни.

Польются тайны конторских схваток,

боев в быту…

потом наедут на мирный атом

и отойдут…

про медицину, про гороскопы

и про властей…

А ты не лезешь, лежишь на полке

блюдешь дисплей –

он глухо черен, никаких вестей.

Наутро тошно, наутро зябко,

привстать, вздохнуть.

Вот с боковушки сошли две бабы.

Успеть к окну!

Завоевав бесхозный столик,

прикупишь чай.

Рассвет прохладен, ветрами болен.

Унылый час.

До горизонта в несвежих складках –

седая степь,

а горизонт дымит украдкой –

пустынно сер…

К стеклу прижмешься,

и посмотришь вверх –

ты станешь бледен, а, может, светел,

допьешь до дна.

Повдоль железки, в точь как по рельсам,

по проводам

стремглав несется не то карета,

не то «стрела»,

а в ней – весна.

***

Мартовский вечер – время вина и сказок,

Время давать взаймы и вести ликбез,

Время вербальных войн и несмертных казней,

Время холодных рифм и шипящих красок,

Прямо в ладони капающих с небес.

Из облаков по слогам прорастают башни,

стяги хлопчатые киноварь залила.

В лужу пикирует аэроплан бумажный,

шаркнув по уху задумчивую дворняжку,

чуточку одуревшую от тепла.

Прячется солнце, воздух звенит и стынет,

бабушки с лавок снимаются по одной.

С опережением плана соленым дымом

тянет из частного сектора. И чернила

медленно расплываются за окном.

(Опубликовано в «Литературной газете», №18, 2021 год)

***

Простынет мир, простым карандашом

набросанный на скрутке папиросной,

и скомканным останется не познан.

А человек натянет капюшон,

сбежав от производственных вопросов,

проектный план откатится к компосту

и оттого не будет завершен.

Посмотришь незадачливому вслед –

творец творца узнает издалече –

кого-то лечит, а его калечит

попытка созидания вовне.

Ссутулив заострившиеся плечи,

он глубже втянет непогожий вечер,

проигрывая в классовой войне.

Ты свиток папиросный развернешь,

и распадется сотня измерений,

поднимутся престольные ступени,

закружит изначальный хоровод

гармонии пречистой и блаженной.

Но в этом ликовании нетленном

так ничего и не произойдет.

Ты видишь каждый неумелый штрих,

как оборвался он и как возник,

чудных зверей и птиц, цветные степи.

Как всем хотел, по правде и уму,

раздать по усмотренью своему

удобный инструмент и легкий жребий;

посеять звезды, что крупнее нет,

как высаженный в небо горицвет;

на каждого и радуги и хлеба…

Хотел он и почти придумал как,

но места для себя не отыскал

в исправленной редакции Вселенной.

От злости бросил на земь и ушел.

И это был его свободный выбор.

Не съедут мирозданческие глыбы,

и сущего громоздкий ледокол

не стянется в зрачок полярной рыбы,

которая надтреснула на сгибе,

рванув в глубоководный произвол.

Ты распростаешь бережно эскиз,

как бабочек сажают на булавку,

едва касаясь, упакуешь в папку

под грифом «Предпоследний компромисс

потерянных». Свернешь на юго-запад.

А эта неразыгранная ставка

уйдет в джекпот для тех,

кто не сдались.

Первый

1

Пока он выходил на свой невозможный взлет,

женщины где-то развешивали белье,