Слово

– Читай на древнерусском. Выучи и читай. Надо, чтобы они слово не только видели и щупали книгу, надо, чтобы слышали… Время еще есть, целых два дня до первого сентября. Успеешь.

Он запер хранилище, спрятал ключи.

– А можно, я не одна приду? – вдруг спросила Таня. – У меня друг есть…

– Приходите, – разрешил Гудошников. – Хоть друга, хоть подругу веди…

Гостья бережно уложила книги в портфель, замялась.

– Иди-иди! – сказал Гудошников. – Не бойся, у тебя получится. Только старайся.

И лишь когда она вышла из дома Гудошникова и направилась к калитке, глядя в окно, Никита Евсеич вспомнил, откуда он знает эту девчонку. Жаром обдало голову, заныло сердце…

Перед глазами стояла живая Александра Алексеевна, Саша, и тянулся куда-то в бесконечность коридор Олонецкой школы…

Она ждала его до последнего часа. Все надеялась, что он вдруг придет и решит, что делать, хотя понимала: откуда же ему взяться в окруженном городе?.. Решила сама: Степана отправила на «большую землю» и пошла токарем на оборонный завод. Потом тяжело заболела. Никто тогда не ставил диагнозов. Диагноз был один – голод и холод.

Александру Алексеевну нашли уже мертвой, скрючившейся.под тремя одеялами, в пустой, давно не топленной квартире.

В комнате, где она была, хранилось около шестисот томов книг, собранных Гудошниковым.

Книги, когда их умело жечь, горят жарко и долго.

Но и тягостные воспоминания о Саше не смогли омрачить его настроения в тот день двадцать девятого августа тысяча девятьсот шестьдесят первого года.

Притворив за гостьей дверь, Гудошников сел за стол, но работать больше не хотелось. Он решил ответить на письмо из Ленинграда, в котором просили прислать каталог его собрания. Подобных писем приходило много: из научных библиотек, от ученых-специалистов по древнерусской литературе, из музеев и от коллекционеров. Чаще всего Никита Евсеич затевал переписку с просящими, в свою очередь спрашивая, что конкретно сделано корреспондентом для поиска и спасения древностей. А сделано было ими мало, поскольку писали больше люди молодые, только-только начинающие заниматься наукой. В этом случае Никита Евсеич подробно излагал им свои мысли насчет активизации действий и предлагал реализовать их. Обычно после этого корреспонденты замолкали и пропадали для Гудошникова навечно.

Однако написать письмо в тот день ему не удалось.

Следующим гостем оказался сосед Сухорукое, у которого весной Никита Евсеич нечаянно застрелил кобеля. Хилый на вид, но еще крепенький этот человечек прошел в переднюю, вежливо поздоровался.

– Вам пенсию за этот месяц не приносили? – спросил он.

– Вчера получил, – сказал Гудошников.

– А мне почему-то не принесли, – пожаловался Сухоруков.

– Что, вам деньги нужны?

– Нет, деньги не нужны, не нужны, – вдруг замахал руками сосед. – Это я к слову… Сегодня, может, и принесут. А не принесут, так сам в собес схожу.

Гудошников пожал плечами. Гость топтался в прихожей, мял в руках фуражку. И уходить не уходит, и молчит.

– Да вы присаживайтесь, – предложил Никита Евсеич. – В ногах правды нет.

– Оно верно, нет, нет, – забормотал Сухоруков, садясь на табурет. – Вот жалею: что-то мы в гости не ходим друг к другу. А ведь по-соседски живем… Люди жить стали – каждый себе. Обчества нет. Я тоже по гостям не большой охотник, а тянет с человеком поговорить. Иной раз так защемит, так защемит… Дело к смерти, думаешь, вот и тянет к людям. Скотина-то и та, как болезнь почует – все к стаду жмется, к стаду… Вот вы, человек ученый, книжный, а все один да один.

– Я не один, – отмахнулся Гудошников! – У меня работы много, не скучаю. Да и заходят ко мне. Только что девушка была… Ах, какая она славная! Только силенок еще маловато. Огня в ней много, а силенок не хватает…

– У молодежи своя жизнь, у нас – своя, – рассудил сосед. – Интересы не сходятся.

– Еще как сходятся! – рассмеялся Гудошников. – У нас интересы сошлись! Не ждал не гадал, а вот – на тебе!

Сухоруков глянул на него подозрительно и, как показалось, недовольно, однако промолчал, и это еще больше развеселило Никиту Евсеича.

– А что? Возьму и женюсь! На молоденькой, а? Вот и вопрос с одиночеством решу.

– Седина в бороду – бес в ребро, – несмело улыбнулся сосед. – В наше время о душе думать надо, а вы про женитьбу…

– Ага, понял! – догадался Гудошников. – Уж не в секту ли агитировать меня пришли? Любопытно!

– Вы не смейтесь, – серьезно сказал Сухорукое. – Сегодня смеемся – завтра плакать будем. Жизнь-то так и устроена… Мы тут со стариками собираемся, беседуем. Вы бы пришли к нам, лекцию какую прочитали…

– Это куда же прийти?

– В домоуправление, куда еще, – сосед засобирался. – Мне пригласить поручено… Сегодня в восемь часов вечера.

– Если в домоуправление, то можно, – согласился Гудошников. – Я, грешным делом, подумал, к баптистам.

– Тогда я пойду, – пообещал Сухоруков. – В полвосьмого и зайду.

Проводив его, Гудошников не успел даже дойти до стола, как в дверь снова застучали. «Что-то Сухоруков забыл», – подумал он и крикнул, чтобы не возвращаться:

– Войдите!

«Не день, а сплошное паломничество…»