Слово

История языческой рукописи старца Дивея, как и история всех, других памятников древнерусской литературы и письменности, безусловно переплеталась с историей самой России, почти сплошь состоявшей из войн и катаклизмов, в которых, вопреки здравой логике, страдали как раз именно книги. Порою Гудошникову казалось, что он в своем сочинении уходит не туда, не о том рассказывает. Задумав написать о языческой рукописи, он писал о войнах, междоусобицах, набегах степняков-варваров, походах просвещенных шведов, немцев и французов. Он писал о никонианском расколе, казни еретиков, богоотступниках, о невежестве, человеческой глупости и вандализме. О крестьянских войнах и революциях.

В общем-то работа подходила к концу. Он уже несколько дней сидел над главой о случае средневекового вандализма, произошедшего в 1957 году – в том самом году, когда в космос был поднят первый искусственный спутник Земли. Случилось это в сибирском городе, можно сказать, по соседству, и Никита Евсеич ездил туда на три недели, чтобы самому глянуть на варваров и на дела их. Однако поездка не дала того, чего он ожидал. Варварами оказались работники библиотеки и управления культуры – люди вполне образованные, просвещенные и даже в чем-то милые. И теперь Гудошников, сидя за столом или гуляя по мосту, размышлял. Глупость? Этого было мало. Что-то еще скрывалось и за глупостью… Он чуял какой-то невидимый корень зла, но чтобы вырвать его, нужны были аналоги.

Аналогов не было. Возможно, то был случай последнего варварства на земле…

В самый разгар работы в дверь кто-то постучал, неуверенно, робко, словно стучался ребенок. Никита Евсеич открыл и впустил первого в этот день гостя. На пороге стояла девушка лет двадцати, смущенная и растерянная. На мгновение Гудошников увидел в ее лице что-то знакомое, давнее, полузабытое, но… очень знакомое! Однако девушка заговорила, и это ощущение ушло, вернее, пропало на какое-то время.

– Я едва разыскала вас, Никита Евсеевич, – выговаривая слова с какой-то особенной правильностью, промолвила она. – Мне дали ваш адрес. Я долго не решалась… И вот пришла. А на улице у вас собаки, много собак. Едва пропустили. Я их так боюсь!

Гудошников был в хорошем расположении духа. То благодушие, с которым он проснулся, еще не прошло.

– Собаки – это не самое страшное, – весело сказал Никита Евсеич. – Есть твари пострашнее собак.

– Кто же это? – непосредственно удивилась гостья.

– А крысы! – бросил Гудошников. – Крыс боитесь?

– Боюсь, – призналась девушка, зябко дернув плечами, и умолкла.

Гудошников проводил ее в кабинет, машинально поддернул занавеску на двери библиотеки.

– Как зовут-то вас?

– Таня… – проронила она. – Татьяна Васильевна.

– Филолог, учитель литературы. Верно?

– Да, – подтвердила Таня. – Откуда вы…

– У вас на лице написано, – засмеялся Гудошников. – И язык ваш… какой-то словарный. Вы дайте волю своему языку. На русском языке невозможно говорить не правильно. Как ни скажи, все равно будет понятно. А когда дадите волю языку – ваш ум раскрепостится. Вам же приходится думать на одном языке, а говорить – на другом. Зачем этот перевод?.. Ну, это к слову. И что же: вы решились прийти?..

– У меня будет первый урок… через два дня, – ломая пальчики, проговорила она. – Урок литературы, в седьмом классе. Класс выпускной… Я сама после седьмого ничего, кроме Наташи Ростовой и Татьяны Лариной, не знала… Я хотела начать урок со «Слова о полку Игореве». Просто войти в класс и начать им читать… Но не как нам читали… Я знаю, что смогу, я долго готовилась… Я хотела попросить у вас… Ведь это же мало – прочитать. Правда? Я еще хотела им показать, как оно было написано, «Слово»…

– К сожалению, у меня нет «Слова», – улыбнулся Гудошников.

– Нет-нет! – испугалась она. – Я знаю, что нет… Список сгорел, французы… Я хотела им показать и самим дать прочитать рукописное слово, из древних книг… Чтобы они посмотрели, как оно написано было. Чтобы пробудить в них интерес, чтобы они сами.

– Стойте! – Гудошников вновь ощутил, что откуда-то знает эту девчонку, видел ее, разговаривал. – Погодите, я стараюсь вспомнить и не могу… Я где-то вас видел…

– Вы у нас выступали! – с готовностью сказала Таня. – Еще на первом курсе… Вас пригласили рассказать о гражданской войне. У нас был урок гражданского воспитания.. А вы про книги рассказывали. Помните?

Гудошников не помнил. Приглашали его в школы и вузы частенько, приглашали как бывшего комиссара полка, героя гражданской войны, однако эта девушка и его выступление не увязывались. Нет, не там он видел ее…

– Я сидела, только далеко от вас… – пробормотала Таня. – На галерке. Думала, неинтересно будет… А потом вперед не смогла пробиться…

– Так… – Никита Евсеич прохромал от стены до стены. – А со «Словом» вы сами придумали или кто надоумил?

– Сама… – она вскинула на Гудошникова виноватые глаза. – Однажды я сама начала читать и поразилась… Это поэзия!.. Честное слово, я плакала… Читала и плакала – так это было хорошо… Я хочу, чтобы и они почувствовали… Я их настрою, объясню, покажу, и они поймут!