Слово

И тогда же по Владимиру ездил татарин на худой, мосластой лошаденке, запряженной в телегу, и кричал натруженно и лениво: «Халат-халат! Халат-халат!» Заслышав его, дети тащили из дому бумагу, тряпье, кости и меняли на те же воздушные шары и свистульки. Помнится, бегала за свистульками и шарами и Вера с сестренками и братом. Однажды они утащили из шкафа дорогое пальто отца, но татарин-старьевщик его не взял и привел детей к матери. Мать отблагодарила его серебряным рублем, а старьевщик на радостях вручил каждому по свистульке.

Удивительное время! Одно в нем изменялось стремительно и необратимо; другое, наоборот, оставалось неизменным, вечным. Когда Вера Георгиевна пришла с внучкой на базар и отыскала сарайчик, где принимали макулатуру и вторсырье, ей пришлось удивиться еще раз. За наскоро оборудованным прилавком сидел точь-в-точь такой же старьевщик, что приводил их к матери и приносил отцово пальто. И лицом был похож, и тоскливо-равнодушным голосом, хоть и не кричал, как раньше: «Халат-халат!» На прилавке длинной вереницей стояли птицы-свистульки, висели под потолком надутые пестрые шары, а в глубине сарая возились возле груды бумаги двое рабочих, которые прессовали ее и увязывали в тюки.

– На тряпка шар даем, – объяснял старьевщик. – На бумага свисток. На кости – то другой.

В приемном пункте толкались дети, кое-кто за неимением макулатуры выклянчивал шары и свистульки за деньги. Старьевщик отказывал и посылал за старьем домой.

– Эх, были бы у нас кости, – мечтательно сказала внучка. – На кости мы бы шары и свистульки взяли…

Старьевщик работал быстро, шутил, успевал свистеть в свистульку, подзадоривая и раздразнивая ребятишек. Когда подошла очередь Веры Георгиевны и Нади, старьевщик велел развязать узел и взвешивать бумагу и тряпки отдельно. Увидев рулон старой шпалеры, он замотал головой из стороны в сторону и столкнул его с весов.

– Такой бумага не примам, – сказал он, показывая на засохший клейстер. – Грязный бумага, плохой.

Внучка чуть не заплакала: вся надежда была на этот рулон. К тому же старьевщик занизил цену, сославшись на пыльное пальто и сырую бумагу. Вера Георгиевна с этим спорить не стала, но попросила принять все-таки шпалеру, потому что выходило совсем уж скудно – два шара и свисток.

– Проходи – проходи, – торопил старьевщик. – Следующий!

– Мы в такую даль несли, – виновато улыбаясь, просила Вера Георгиевна, – Девочка вот несла, внучка… Примите ради бога.

– Грязный бумага не примам! – повторил старьевщик. – Брось его туда, мусор.

Он показал на мусорный ящик в углу сарая и принялся взвешивать макулатуру, которую принес очередной посетитель.

– На тряпка шар даем! – приговаривал он. – Надуешь – космос полетишь! Спутник будешь! Давай-давай!

Вера Георгиевна подхватила рулон и бросила его в мусорный ящик. Но в тот момент, когда опускала крышку, мельком заметила черный угловатый предмет, который валялся в недрах ящика. Она хлопнула крышкой и, взяв внучку за руку, вышла из приемного пункта. Однако этот черный предмет все еще стоял в глазах, вызывая какое-то непонятное беспокойство. Она остановилась в раздумье. Сходить глянуть? Но неудобно, вот, скажут, интеллигентная старушка, а по мусорным ящикам шарит…

– Идем, баба! – тянула внучка. – Идем, посмотрим… Может, еще что найдем, а?

– Погоди, Надя, – заговорщицки прошептала бабушка. – Пойди к ящику, в который я рулон бросила, и посмотри там… Там лежит черное такое, на книгу похожее. Достань и принеси.

Внучка нехотя направилась к сараю и вскоре вернулась оттуда с толстой черной книгой в руках.

– Вот, баба, – сказала она. – Тяжелая, а видно, тоже не приняли…

Вера Георгиевна взяла книгу и раскрыла.

– Господи, что это?

– Что, баба?

– Это же пергамент!.. Господи, откуда?

– Я в ящике взяла, – сказала внучка. – Ты же сама сказала… Ну пойдем, баб?..

– Наденька, миленькая, – руки у Веры Георгиевны затряслись, – Погоди, пойдем еще, пойдем… Господи, кто же это принес-то? Откуда?

Она вернулась в сарай, без очереди пробилась к старьевщику. Тем временем Надя открыла крышку мусорного ящика и стала ворошить его содержимое.

– Вас можно на одну минуту? – волнуясь, заговорила Вера Георгиевна, показывая книгу. – Скажите, откуда это у вас?

Приемщик бросил короткий взгляд, отмахнулся.

– Это плохой бумага, брось. Дома лучше поищи…

– Это не бумага! – беспомощно улыбаясь, сказала Вера Георгиевна. – Это же старинная книга! Это древний пергамент!

– Мы бумага примам! – занятый работой, бросил старьевщик. – Тряпка примам…

– Вы скажите мне, откуда это? Кто принес? Дети и подростки в очереди смотрели на бабусю недовольно и оттискивали ее от весов.

– Кто принес, кто принес! Библиотека принес! – сердился старьевщик. – Целый самосвал принес… Плохой бумага был, корка деревянный был, скидка делал. Совсем плохой бумага туда кидал…

Вера Георгиевна выбралась из очереди и, прижимая книгу к груди, вышла на улицу. Рядом оказалась Надя.

– Вот еще, бабушка, гляди!

Она протягивала несколько книжных корок – доски, обтянутые почерневшей от времени, полопавшейся кожей.

– А книг? Книг больше нет?