Слово арата

— Ну что? Не помирать же нам тут! Давай скидывай доху-то.

Исламов распряг лошадей и дал им сена.

Я огляделся. Снежная лавина перегородила дорогу, а буран подсыпал еще — целую гору намел! Слева — обрывистый берег реки. Справа выпятился каменным боком высокий утес. Ни проехать, ни объехать. А назад пути нет. И не повернешь назад: надо во что бы то ни стало пробиваться.

— Помнишь место? — спросил ямщик.

— Откуда мне его знать? — удивился я.

— Да ты же здесь рыбу ловил!

Похожего, признаться, было мало.

Мы взялись за лопату и топор и буквально вгрызлись в плотно спрессованный снег. Копали и рубили до темноты, подбадривая друг друга. Кое-как прорыли узенький коридорчик. Сначала протащили через него сани, и потом — по одной — провели лошадей.

До станции Буйба доплелись еле живые. Кони устали не меньше нас, хотя отдохнули и подкормились, пока мы с Исламовым сражались со снежным завалом.

Утро не обрадовало. Небо оставалось мрачным. Потянул низовой ветер, и, едва мы выехали, снова разыгралась саянская пурга. Вихри снега скручивались столбами, обжигали колючим холодом. Изредка сквозь пелену снега проглядывал клочок белесого неба, и снова неистово и озлобленно бесновалась пурга. Нам почти все время приходилось идти пешком, держась за обводья саней. Неожиданно пристяжная лошадь прянула в сторону и завалилась в снег. Упряжь лопнула. Целым остался только повод.

— Беда! — всполошился ямщик.

Он торопливо обхватил веревкой шею упавшей лошади и, протащив оставшийся конец под ее ногой, закрепил его за сани. Понукая коренника, подталкивая упавшую пристяжную, еле-еле подняли ее. Она фыркала и дрожала всем телом.

— Ну, дорожка! — Ямщик высказал все, что думал о дороге, о погоде, о Саянах, обо мне — понесла же нелегкая в такую пору! А когда отвел душу, уже спокойнее сказал:

— Рядовой запряжкой по такой дороге не уедем.

Он перепряг коней гуськом, и мы потащились сквозь метель.

Спутник мой неожиданно развеселился:

— Считай, что приехали! Сейчас Григорьевка будет. В Ермаковск, как говорится, на одной ноге доскачем. А там и до Абакана ерунда остается. Через двое суток там будем. Н-нно, голубчики!

За перевалом непогода угомонилась, стало теплее, выглянуло солнце. Мы завалились в сани. Кони трусили неторопливой рысцой. Весело брякали колокольчики под дугой. А в ушах еще по-волчьи выла пурга.

* * *

В Улан-Удэ знали о моем приезде и должны были помочь добраться до Урги. Незадолго перед тем открылась авиалиния, но самолеты летали раз в десять дней при условии хорошей погоды. А погода ничего доброго не обещала.

Товарищи из Бурятского обкома поделились последним — дали свою автомашину, старенький «фордик», родного брата нашей «черной быстрой». Дали провожатого.

Укутанные в дохи, мы мчались на открытой машине, обшарпанной, будто обгоревшей на пожаре, но послушной водителю и готовой бежать без устали. Пересекли по льду реку Селенгу.

— До самой Кяхты дорога прямая, как стрела, — прокричал спутник.

Сопки, поляны, сосновый бор, просторная степь, плоскогорье, снова сосняк, березовая роща… День был прозрачный, солнечный. От яркого света слепило глаза. Я любовался окружающей местностью, сравнивая ее с пейзажами Тувы.

Пока ехали вдоль Селенги, поселки, почти не прерываясь, следовали один за другим. Не без зависти я заметил про себя, что народ здесь оседлый.

Вот и граница. Остановились у маленького домика таможни. Несложные формальности, и пограничники сдали нас с рук на руки двум монголам. Один из них был председатель малого Селенгинского хурала, другой — секретарь аймачного комитета партии.

Глава 14

Друг

К монгольской столице мы подъехали, когда солнце уже опустилось и оранжевые его лучи лизали сверкающие двускатные крыши старинных хуре.

Остановились в Тувинском полпредстве.

Встретил нас Карсыга. Тот самый «второй человек после министра иностранных дел», с которым мы, выпускники КУТВа, въезжали в Кызыл по возвращении из Москвы. Та же франтоватость, та же самоуверенность. Впрочем, давнишний знакомый кое в чем переменился к лучшему, пообтесался. Уже не хвастает так безудержно, как прежде. Скромности немного прибавилось, обходительности, серьезности. А в сущности он вовсе не плохой парень, Карсыга. Добрый, приветливый, заботливый. И в этот раз он постарался, чтобы после дальней дороги мы смогли хорошо поесть и отдохнуть.

С утра я собирался пойти представиться официально, но чуть свет в полпредство явился Элдеп-Очур. От радости и волнения я растерялся, а Элдеп уже летел ко мне с распростертыми объятиями. Мы обнялись, расцеловались.

— Извини, не мог встретить вчера. Очень неудобно получилось. Я только ночью узнал, что это ты приехал. Будить не стал. Ну, как добрался? Как живешь?

Он засыпал меня вопросами. Такой же шумливый, веселый, как и в Москве.

Вместе мы подошли к двухэтажному каменному дому ЦК МНРП. Здесь же размещалось и правительство. Никакой охраны. Поднялись в его кабинет.