Слово арата

— Знаешь, парень, поначалу ступай к нам, в правительство, учиться на посыльного стрелка. В деле толк поймешь — будет яснее, где и что. — Он опять заторопил коня.

— Ладно-ладно, пойду, куда хочешь. Человек ты знающий. Пожалуйста, сведи меня к себе в правительство. Мне очень хочется быть посыльным стрелком, — попросил я Тостая, неожиданно перейдя с «вы» на «ты».

— Тогда не отставай.

Мы вступили на окраину города. Как раз против того места, где сливались две реки, на высоком яру стояли военным строем шесть юрт. Тостай соскочил перед ними. Привязав коня, кивнул мне и зашагал к юрте посредине. У меня забилось сердце, но я уже знал по опыту, что задерживаться нельзя, и торопливо пошел вслед за моим первым знакомым в Хем-Белдире.

Войдя в юрту, я увидел там человек десять молодых парней с ружьями и саблями. Они сидели и оживленно переговаривались. Заметив меня, замолчали.

Я смекнул, что это не простые люди. Как они могут быть простыми, когда у них оружие и за плечами и на боку? Я закивал каждому из них и стал здороваться, стараясь говорить побойчее. Парни отвечали сухо. Смутившись, я замолчал и, присев в сторонке, огляделся.

Позади очага, на почетном месте, сидел толстячок с рябым лицом и носом, похожим на красный помпон. На нем был надет коричневый халат китайского шелка с драконами и сапоги с узорчатой вышивкой на голенищах. На макушке одиноко торчала косичка.

Покосившись в мою сторону, толстяк проскрипел:

— Куда прешь, парень? Да где это видано — залез к людям и расселся, будто в юрте у себя. Тебе что нужно? Говори, а то проваливай!

Вот так дело… Я оробел.

Толстяку это понравилось. Он подбоченился. «Вот какой я грозный!» — казалось говорил его вид.

Чтобы помочь мне прийти в себя, Тостай сказал усмехаясь:

— Ну-ка, птенчик, расскажи, откуда ты прилетел.

Осмелев, я заговорил:

— С Каа-Хема я. Дальний, каа-хемский. Кругом говорят: пришла революция, бедняков освободила. Был у начальника партизан Мыкылая. Велел мне в Хем-Белдир пойти учиться. Я, значит, пришел.

Толстяк засмеялся. Смеялся он так, как шипят и стреляют в костре смолистые лучины. Потом вынул табакерку из шелкового кисета и набрал щепоть табаку.

— Придумал ты здорово! Учиться хочешь? Как раз не хватает у нас одного посыльного, тебе бы и заступить в самую пору! А не то куда же пойти учиться такому увальню, как ты. Ха-ха-ха! Ученик ты у нас будешь самый первый!..

Я еле сдержал свою злость и обиду. К таким ли учителям посылал меня партизанский тарга?.. Однако сидевшие вокруг люди, перешептываясь, поглядывали на меня с сочувствием, и я немного успокоился.

«Побуду здесь и пойму толк в жизни. А то как быть человеку, который ни в чем не знает толка», — подумал я.

Глава 5

Цирики

Так, придя в Хем-Белдир, я познакомился прежде всего с цириками — «посыльным войском» правительства, Двор цириков состоял из десятка отобранных в хошунах юрт с пожелтевшей кошмой. Внутри юрт было не ахти как. На полу — истрепанные циновки, неказистые полки для посуды, и только у Тактан-Мадыра — подобие кровати.

Снаряжение цириков очень мало походило на военное. Получали они от казны винтовку с пятью патронами, да коричневую жилетку, да тюбетейку с беличьим хвостиком на макушке или соломенную шляпу. Прочее обмундирование было разное и пестрое, у кого что. У Тостая маймаки косульи, у Кока — из оленьих ножек, у меня — бродни, — одним словом, обувались каждый во что хотел. А каких только обязанностей не выполняли цирики: они были и милицией, и войском, и сборщиками налогов, и кухонными работниками, и посыльными, и возчиками, и табунщиками.

Собирай налоги деньгами и продовольствием, пополняй казну; служи гонцом, приводи на допрос людей; развози бумаги повсюду, куда только они писаны; станут наезжать купцы — встречай гостей, пломбируй товары, взимай пошлину; стой где-нибудь на часах в карауле; а соберется какой-нибудь саит в разъезды — сопровождай, прислуживай, припасай араку, — чего только не делали цирики!

Уж такое было время: шел 1922 год. Тувинское государство проросло, можно сказать, на каменистом грунте. Не было у него ни своей казны, ни своего хозяйства, ни своей письменности — ничего такого, что требуется новорожденному государству. В руках тувинского правительства было два-три одноэтажных домика да несколько голов скота — первое поступление натурального налога. Свои деньги, конечно, еще не завелись; брали бумажные царские рубли и нахлопывали на них клеймо. Такие клейменые бумажки назывались бонами и ходили за деньги.

Покуда не было своей письменности, пользовались монгольской. Зайдешь, бывало, в какое-либо учреждение Хем-Белдира — сидят чиновники, держат бумаги с монгольскими буквами и написанное по-монгольски читают сразу по-тувински. Удивляло это меня чрезвычайно: пишешь бумагу на одном языке и эти же самые завитушки тут же читаешь на другом. Только одиночки владели этим волшебным письмом. Зато дорого они брали за свою ученость: всякое дело могли повернуть, куда хотели.