Слово арата

— Тут недалеко, вниз по улице. Когда подойдешь, увидишь: невысокий дом с деревянной крышей — партийный комитет.

Январский мороз. Земля укутана сухим туманом. Остановись на минуту, прислушайся — ничего не слышно. Но потрудись еще послушать, и ты проникнешь в тайну зимней тишины: мороз прокаливает землю так глубоко, что вокруг тебя все мертвое тихо потрескивает, а все живое тихо шипит и еще тише, еле слышно, вздыхает.

Я шел вниз по улице и тер щеки, пряча нос в домик из негнущихся пальцев.

Из тумана выпархивали пичужки и, немного пролетев, садились на снег.

Я подошел к невысокому дому с деревянной крышей и открыл дверь. За длинным столом сидели люди. Некоторые посасывали чубуки в железной оправе. Все они слушали стоявшего у стола невысокого бритого человека в дешевом синем халате.

Я отдал честь.

— Здравствуйте.

Мужчина в синем халате обернулся в мою сторону:

— Если не спешишь, подожди. Кончим собрание — послушаем тебя.

— Я не спешу…

Он обратился к товарищам:

— Думаю, пусть присутствует. На дворе холодно.

Все согласились.

Товарищ в синем халате заговорил опять:

— Продолжаю. Они говорят: «Партия не нужна, партия лишняя, большие расходы содержать партию» — и так далее. Ясно: они хотят вернуть обратно старое время. Никогда не позволим! Оставаться нам без партии — все равно что ребенку без отца, без матери. Нам говорят: «Отец и мать не нужны, отец и мать лишние, большие расходы содержать родного отца и родную мать». А мы говорим: «Отец с матерью дают нам жизнь, выносят нас из беды, а сами ходят в халатах из далембы и живут в черных юртах». И мы спрашиваем этих крикунов: «А вы нужны? А вы не лишние? А содержать вас легко? Небось никто из вас никогда не ходил в далембе, а всегда ходил в шелку и в парче, в куницах и соболях. Небось никто из вас никогда не жил в маленьких черных юртах, а всегда жил в больших белых юртах и шатрах. Небось никто из вас не обходился зимой и летом чистой водой из родника — каждый из вас больше пил чашу с добрым кумысом или с хмельной аракой. Чего же вы от нас хотите? Чтобы мы смотрели молча, как вы достаете из-за шелковой пазухи острый камень и начинаете убивать нашего отца и нашу мать? Да? Нет! Этого от нас не ждите». Вот что мы скажем. Я кончил.

Докладчик сел и закурил трубку.

Один за другим подымались сидящие:

— Правильно, Кюрседи!

— Так и надо сказать…

Неожиданно поднялся мужчина лет пятидесяти, с длинной косой, в чесучовой шубе кремового цвета. Откашлявшись, он заговорил, перебирая застежки на шубе:

— Тарга Кюрседи в основном прав. Партия, в конце концов, нам будет нужна. Пока что наши достатки малы, а у партии расходов много. Кто же говорит, что партия совсем не нужна? Таких людей нет. Люди говорят иначе: давайте на время распустим партию, а там, когда укрепимся, опять ее поставим… Говорят: кто хочет на время отложить работу партии, тот против бедных аратов. Разве можно так говорить? Просто удивительно! Я спрашиваю: зачем делить всех на баев и бедных? Кому это нужно? — Оратор оглядел сидящих за столом и продолжал, покосившись на меня: — Ведь наш народ называется «Бугуде найырамдаар улус». Не только у нас — монголы тоже говорят: «Бугд найрамдах улс» ^[63]. Значит, все должны жить в согласии. — Оратор приложил руку к левой половине груди, перебрал глазами всех сидящих и закончил речь вопросом: — Правильно я говорю, граждане?

Он не успел сесть, как быстро, по-военному встал сидящий против него человек в полушубке. Как сейчас вижу его живые темные глаза и доброе смуглое лицо, слышу его убежденную, молодую скороговорку:

— С мыслями сайгырыкчи невозможно согласиться. Что он сказал? «Сейчас мы бессильные, потом, когда наберемся сил, тогда и поставим партию». Это значит: «Я лежу в зыбке, поэтому еще мать мне не нужна и не нужен отец, а вот когда вырасту, тогда отец с матерью мне будут нужны».

Еще один человек подхватил:

— Сайгырыкчи Имажап нам объяснил по-тувински и по-монгольски, как надо жить в полном согласии. Но разве может быть согласие без равенства? Разве может быть согласие, когда тебе говорят: «Я согласен тебя оседлать, а почему ты не согласен, чтобы я тебя оседлал? Я согласен тебя сечь, а почему ты не согласен, чтобы я тебя сек?»

Теперь все заговорили наперебой.

— Не ездит ли добрейший Буян-Бадыргы верхом на людях вместо коней?

— И не учит ли светлейший Идам-Сюрюн своих подчиненных работать шаагаем и другими орудиями «девяти пыток»?

— И сколько подданных граждан засек в эту зиму почтенный сайгырыкчи Имажап, который хочет, чтобы все люди жили в согласии?

Имажап вскочил и начал что-то объяснять. Я плохо его понял. Кто-то хотел поддержать Имажапа, но этого оратора почти никто не слушал.

После перерыва товарищ Кюрседи объявил:

— Я прочитаю наше постановление.

Все опять сидят за столом. Кюрседи читает: