Слово арата

Один из цириков поднес ведро, стоявшее у входа в шатер, и обдал водой нашего «хана». «Хан» вскочил, затрясся и заревел, как будто его посадили на раскаленные угли.

На него надели шубу, связали, приставили часового. Остальные ушли из юрты. Пленные сложили свое оружие перед походным бараком, где они недавно получали благословение и давали присягу на верность ханам-самозванцам, и отошли в сторону.

Среди пленных сумунаковцев Кюрседи увидел Ензука.

— С этим поговорим особо, — сурово кинул он.

Кюрседи и Сергей с несколькими командирами пошли совещаться в отдельную юрту.

— Иди, Тывыкы, приведи того дядьку. Мы с ним поговорим… — Кюрседи рассмеялся.

Я побежал к Ензуку, стоявшему за юртой и во все горло рявкнул:

— Эй, старик, начальники приказали явиться. Живее!

Мой старик нехотя двинулся. Я за ним.

Войдя в командирскую юрту, Ензук весело поздоровался:

— Здравствуйте, здравствуйте, начальники!

— Здравствуй, здравствуй! — Кюрседи крепко пожал Ензуку руки. — За то, что хорошо выполнил задание партии, большое тебе спасибо, от всего сердца спасибо. А кроме того, прими в подарок вот это ружье.

— Раз поручение дано партией, какое бы оно ни было, я всегда выполню его, жизни не пожалею, а выполню, — ответил Ензук.

— Так! Садись сюда, поговорим подробно. Выкладывай все, что видел, все, что узнал. А ты, Тывыкы, иди пока.

Я вышел.

Так в 1924 году было разрушено главное логово сумунакских мятежников на Хемчике. Вскоре остатки повстанцев были разбиты под Овюром и Чалаты. Сумунака и его ближайших сообщников на основании революционного закона расстреляли — за то, что они подняли мятеж и хотели воскресить старые порядки, за все мучения, которые пришлось вынести бедным аратам.

Простых людей, подпавших под влияние Сумунака, отпустили домой, поговорив с ними по душам. Что касается Буяна-Бадыргы, то он, узнав, что Сумунак разбит, стал заметать следы своего участия в мятеже. Ему удалось себя обелить с помощью обмана: дескать, я чуть не попал в руки к разбойникам, мне пришлось от них скрываться в лесу, не останавливаясь в аале. Манлай-оол с Чурит-оолом спрятались и выжидая время, также избегли кары. Помогли им в этом сообщники Буяна-Бадыргы, сидевшие в креслах саитов.

Глава 4

Празднество

— Говорят, сейчас начнется великий надым. Ты на него пойдешь, Тывыкы? — спросил Кок, поблескивая глазами.

— Сначала скажи, что такое надым ^[68]. Это песня такая, что ли? Словами будут петь или просто свистеть?

— Да это же народный праздник! В честь того, что мятежников победили.

— Конечно, пойду! Пойдем вместе, а? — предложил я товарищу.

Мой друг согласился.

День был необычайно душный: от песка, как от кузнечного горна, струился нестерпимый жар.

Начиная от Тонмас-Суга окрестности Хем-Белдира поросли юртами, палатками и открытыми стойбищами. Люди собрались на праздник со всей Тувы — кто на коне, а кто и пешком. Можно себе представить, как много пыли поднялось в воздух: кусты караганника на пустырях и деревья — все стало землисто-серым.

Люди вокруг угощали друг друга аракой, где-то забили овцу. Борцы лежали на свежих подстилках из лозняка, поверх связок из арканов — отдыхали перед схваткой.

Мы пошли дальше и вскоре добрались до площадки перед коричневым домом. Там был сделан навес, обшитый сверху узорами из красной материи. Под навесом большой стол. Позади него, на возвышении — разноцветные циновки и коврики. На переднем крае стола в пестрых китайских кувшинах налиты хмельные напитки — в каждом кувшине ведра этак по два. На мелких блюдах нарезан сыр, обвалянный в масле, творог и другие яства. Зрители сидели на земле большим кругом, перед ними на скатертях лежали кучи жареного мяса.

Выбрав себе место, мы уселись.

Неожиданно наши соседи вскочили. Мы тоже поднялись и стали смотреть в ту сторону, откуда с величественным спокойствием, тихо раскачиваясь, приближались к нам люди в роскошных золотых одеждах.

— Кто это? Ты лучше знаешь, приглядись к ним, товарищ, — шепнул я моему другу, подталкивая его локтем.

— Вот этот горбоносый, в шелковом синем халате, с длинной косой — это салчакский князь Идам-Сюрюн, одним словом, наш нойон; за ним идут князья-нойоны: Буян-Бадыргы, Дала-Сюрюн, а там их бывшие управители в чине сайгырыкчи: Барыма-Базыр, Содунам-Балчир.

— Вот теперь познакомился, теперь вижу. Но скажи, пожалуйста, без них что — нельзя было обойтись? — зло сказал я.

Кок совершенно спокойно ответил:

— Пока что без них нельзя. Ведь среди нас мало людей, знающих буквы и умеющих писать, а вот эти, — он протянул руку туда, где блестели золотые наряды, — многому обучены.

С объяснением товарища пришлось согласиться. Пришедшие, по тогдашнему обычаю, разделились на две половины: представители рода Оюнов и Салчаков уселись вверху, а приехавшие с Хемчика расположились внизу. Так же разделились и борцы.

Поднялся Идам-Сюрюн. Помолчал. Степенно огляделся. Прочистив горло трехкратным кашлем, открыл праздник:

— Объявляю: празднество начинается. Оммаани патнихом! В самом начале выступят борцы. После этого будут бега.