Слово арата

— Чур-чур! Оммаани патнихом!

С нашим приездом в Эртине-Булак к моему саиту была приставлена монашеская свита, и я получил возможность не только впервые посмотреть ряженый цам, но и убедиться в том, как бывшие представители феодальной Тувы — светские князья — вторгались в дела духовные, в жизнь хуре и его служителей.

Из-за северного крыла пагоды вылетела высокая китайская двуколка. Ее везли десять послушников в ламских халатах. С двух сторон совершали пляску цам ряженые ламы с гонгами, бубнами и деревянными трубами в рост человека. На пляшущих страшные головы-маски: коровьи, овечьи, козьи, верблюжьи, конские, заячьи. Некоторые маски изображали десятиголовых чудовищ, изо рта у них бил огонь.

А в середине пляшущих колыхался на двуколке прославленный мастер омерзительнейших насилий и непристойностей — «солнечный князь» Идам-Сюрюн. На его светлости был парчовый балахон со знаками свастики ^[81], длинная толстая коса перевита черной лентой; на затылке красовалась вместо княжеского колпака китайская шапочка с помпоном — знак самого богдыхана.

Слева от его светлости на более низком сиденье покачивался настоятель хуре в позолоченной рясе, в куполообразном железном колпаке. Левой рукой он удерживал на коленях огромный судур, правой — перебирал четки.

Ряженый «поезд» объезжал кумирни — их десять на дорожках вокруг пагоды. Незаметно пустели меха с аракой; на каждой остановке кумирни окроплялись крепчайшим напитком, а сановным гостям арака подносилась в серебряных чашах.

Цам в разгаре. Все громче гудели трубы, гремели гонги и бубны. Высоко подпрыгивали заячьи маски, подобрав передние лапы, а маски домашних животных на четвереньках старательно мычали, блеяли и ржали.

Закончился майдыр традиционной распрей между светским князем и духовным; мой саит собственноручно отбарабанил по спине своего «небесного» брата, снял с его головы железный купол настоятеля хуре и лишил духовного сана…

Неожиданная поездка саита Идам-Сюрюна в Эртине-Булак, где я был зрителем и в некотором роде даже участником описанных и некоторых других зрелищ, помешала мне получить весточку о Вере. Я решил непременно и поскорее с ней увидеться. Теперь я даже не понимал, как мог так долго почти не вспоминать о ней.

Глава 9

Прощание

Проведать нас приехал товарищ Пюльчун. Выслушав мой рапорт, он разрешил ехать в Хем-Белдир окружной дорогой через Даниловку.

«Вера! Вера! Ждешь ли ты своего суженого? Мой конь, Вера, ничуть не похож на воздушного скакуна. Больше того, сказать правду-, мой конь вообще не похож на коня — так робко ступает он по мокрой земле, так тихо семенит по узкой извилистой тропинке. Я должен прилететь к тебе на моем Таш-Хурене ^[82] в один счастливый миг — вместе с первым лучом зари. Но, Вера, вместо Таш-Хурена я нечаянно сел на черепаху».

Так думал я, пробираясь зарослями Терзига к деревушке, где жила Вера. Конечно, я был несправедлив к моей степной лошадке. Зато, подъезжая к Даниловке, я потрепал ее по шее и готов был просить заступиться за меня перед Верой.

Уже показался знакомый мне домик. Здесь ли моя Вера. Привязав коня, я заглянул в щелку. На огороде белела чья-то голова в платочке. Я открыл калитку и прошел вперед по огородной меже.

Женщина подняла голову. Мать Веры! Я опешил и закричал во все горло, как на учебных занятиях:

— Здравствуйте, Наталья Васильевна!

— О-о, здравствуй, сынок! Куда ты пропал? Давно ли вернулся?

— Наведался проездом. Возвращаюсь в Хем-Белдир. На дорогу чего-нибудь хочу припасти — пожалуйста, матушка, одолжите мне овощей, — прикинулся я попрошайкой, чтобы скрыть от старухи мои настоящие намерения и мое смятение.

Старуха пригласила меня к своей грядке:

— Бери, сынок. Надергай, чего хочешь. Видишь, какой огород? Нынче бог не обидел… Ты-то, милой, надолго теперь поедешь или как? Скоро ли воротишься?

Ласковые слова Натальи Васильевны успокаивали и обнадеживали. Но какой-то черт подзадорил меня говорить не то, что надо.

— Вы же знаете, Наталья Васильевна, служу я в армии. Скоро в Москву учиться поеду, Обещать ничего не могу… — А внутренний голос твердил: «Спроси о Вере. Ну, спрашивай же скорей!»

Но я хитрил:

— А что с Данилкой, Ванькой? Не видать их…

— О-о, — сказала Наталья Васильевна. — Данила с Иваном давно ушли. Мы теперь одни с Настенькой. Оба женатые, выделились. Верину свадьбу тоже хорошо справили…

Мне показалось, что я не слышу ни дорогого имени Веры, ни свадебных колокольчиков под сводом огромной дуги, похожей на радугу. Ошеломленный, я присел на край грядки. Мне хотелось крепко зажмурить глаза и ничего не видеть.

Наталья Васильевна подняла корзину с картошкой, понесла к дому. На ее голос на крыльцо выскочила Вера. На мгновение она задержалась, но тут же бросилась мне навстречу. Ее горячая рука сжала мою руку.

— Здравствуй, дорогой товарищ! Потеряла я тебя. Думала, уже не увижусь… Солдатик мой… Когда же ты приехал?

— Только что… А ты что, Вера?

— Как партизанить кончили, вернулась я к матери. Солдатика моего ждала, ждала… Вышла вот замуж… Пойдем же к нам, чаю попьем.