Слово арата

— Ясно-то ясно… А почему я? И потом… справлюсь ли?

— Бояться нечего. Главная твоя забота — переводить. Поэтому и выбрали тебя, а не кого-нибудь другого. Как, ребята, согласны, чтобы Тока был старостой?

Товарищи согласно закивали.

Спустя два часа мы добрались по железной дороге до станции Малая Удельная. Сойдя с деревянной платформы, перешли по трясучим мосткам через небольшой ручеек и увидели вдали несколько двухэтажных бревенчатых домов с красными и зелеными крышами.

По обе стороны аллеи шумела толпа встречающих. Каких только людей здесь не было! И совершенно черные, и коричневые с толстыми губами и иссиня-черными волосами, и белые, как березовая кора, и такие, как мы… Каждый говорил по-своему, но я понимал, что все дружески приветствуют нас, всем интересно узнать, кто мы такие, откуда приехали, — так же как и нам хотелось узнать их всех. Я вспомнил нашу пословицу: «Кони перекликаются ржанием, люди знакомятся в разговоре». Ничего, подумал я, еще разберемся!..

Так оно и случилось. С монголами и корейцами сошлись сразу же. Постепенно научились объясняться и с индийцами, турками, неграми… Со стороны, наверное, смешно было смотреть и слушать. Но ведь мы понимали друг друга! Понимали!

Одним из первых в нашу дачу номер пять пришел кореец Цой Шан У — сильный парень, с золотыми зубами, в пенсне. Он времени на общие слова не тратил. Сразу — о деле:

— Все собравшиеся здесь живут коммуной. Как вы к этому относитесь?

— А что такое коммуна? — спросил я.

— Работаем и живем одной семьей. Свои привычки, свои интересы подчиняем общим целям. Все за одного, один за всех. Это главное. Стипендия на руки не выдается. Деньги идут в общий котел и тратятся поровну: на продукты, на стирку, на одежду… Члены коммуны сами убирают общежитие, моют, дежурят в столовой, заготавливают дрова. Подъем, отбой в одно время. Утренняя гимнастика… Уходить куда-нибудь только с разрешения… Коммуна еще не оформлена. Как только соберутся все студенты, выберем руководство.

Четкие фразы Цой Шан У звучали повелительно. Сказанное мне понравилось. Я перевел товарищам.

— Ну-у, — заныл Чамыян, — сам себе не хозяин, только другим и подчиняйся. Не-ет, это нам не подходит. Верно, ребята? Еще начнут указывать, кому когда в отхожее место идти!

Но никто его не поддержал. Решили войти в коммуну и соблюдать ее правила.

Решить-то решили, а пришелся жесткий режим не всем по душе.

— Не успеешь заснуть, как тут же будят, — каждое утро брюзжал Шилаа.

— Выдумали еще руками-ногами дрыгать, скакать по-козлиному, — возмущался Капшык, упорно отказывавшийся ходить на зарядку. Ему было уже под сорок — в своей Монгун-Тайге он привык к вольной жизни и никак не мог приспособиться к дисциплине.

Цой Шан У оказался прав: от коммуны всем была польза. Все — общее. И все вместе, Да если бы теперь кому-то пришла в голову дикая мысль — остаться без коммуны, что бы он стал делать, как жить?

Скучать было некогда. Мы не замечали, как пролетали дни. Много занимались, а свободное время отдавали самодеятельным спектаклям, играм, состязаниям. Я быстро пристрастился к волейболу и играл с азартом. Часто устраивали интернациональные встречи в воинских частях, пионерских лагерях, на заводах и фабриках.

Особенно интересно проходили у нас вечера. Программ никто не составлял, репертуар никому не был известен, но все выступления имели шумный успех. В каждом «концерте» непременно исполнялись частушки собственного сочинения. Доставалось в них многим.

Работал у нас парикмахером Маркарян — маленький армянин с вытянутой головой и длинными ушами. Стриг и брил он быстро и хорошо, но никогда не успевал обслужить всех. У него просто рук не хватало! Как-то он оказался «героем» частушки:

В парикмахерской красиво, вай-вай!

Все там сделано на диво, вай-вай!

Один мастер, двести бород… Вай-вай!

Хочешь бриться — езжай в город! Вай-вай!

Вместе со всеми, а может и больше всех, смеялся Маркарян.

Быстро завелись у меня знакомые — греки Зарес и Брокус, иранка Первеш, турок Назым Хикмет, монголы Элдеп-Очур и Янчимаа. Как говорится, между нами вода не текла — мы были по-настоящему дружны.

С особенным уважением относились мы к Янчиме — жене и боевому другу Сухэ-Батора, героя и вождя монгольского народа. Часто в свободное время она рассказывала о своей родине, и нам казалось, что она говорит о нашей Туве — столько было схожего в жизни монгольских и тувинских аратов.

Рассказывала она и о Сухэ.