Слово атамана Арапова

Казака поразило непривычное выражение ее лица. Еще никогда он не видел его таким. Оно было очень бледно и без меры враждебно. Откуда такая дикая ненависть? На лбу Нюры выступили крошечные капельки пота, и смотреть на нее становилось страшно.

– Вор ты проклятущий и душегубец! – Девушка отпустила край одеяла и сжала кулачки. – Огневил Хоспода, идол, вот он опустит тя в омут башкой за братоубийство!

Никифор отшатнулся. Он почувствовал, как кровь прилила к лицу. Сквозь слезы обиды и стыда он видел белое как полотно лицо девушки. Бежать вон, на улицу. Но он не побежал. Его обуял дикий гнев. Не помня себя, с пылающим лицом, он бросился на обидчицу:

– Уймысь, гадина! Я вота тя…

Нюра по-звериному проворно привстала на колени и локти, готовясь к защите. Глаза ее сквозь закрывающие лицо волосы отчужденно и дико глядели на него. Она готовилась умереть и хорошо понимала, что пощады ждать нечего. В засверкавших огнем глазах Никифор прочел, что Нюра готова драться насмерть и ни за что не дастся живой на поругание.

– Душегубец, вор! – со злостью выкрикивала она, глотая слезы.

Губы дрожали и прыгали.

– Знать, мало тебя казаки батогами потчивали! Аль запамятовал? Токо дотронься до меня, поротый, да недопоротый! Ежели коснешься, я те узоры-то дорисую…

Никифор остановился на полпути и стоял, стиснув зубы. Каждое слово Нюры секло его почище секиры. Он стоял раздраженный, обессиленный внутренней борьбой, смутный…

– Уймысь, язва! – наконец вымолвил он и, схватившись за голову, бросился вон из землянки.

Он остановился над крутым спуском к Яику. Его взбудораженное сердце билось неровными, резкими толчками, а легкие судорожно вдыхали свежесть степного ветра, пропитанного дождем. Мелкий дождь поливал Никифора, одежда промокла, волос спутался на голове, только глаза горели сухим и жестким огнем.

Нюрка не приняла его! Попрекнула убийством брата, принародной поркой на майдане. Она…

Скрипнув зубами, Никифор неожиданно для себя осознал всю пустоту жизни. Он испуганно оглянулся на землянку и еще больше оробел, увидев Нюру, которая стояла освещаемая молниями, словно страшное видение. Казак растерялся и взмахнул руками.

– О Хосподи, спаси и помилуй! – прошептал он, перекрестился и побежал обратно к землянке. Полы его кафтана развевались, как два крыла, руки неестественно взлетали над головой, он прыгал через рытвины, кочки и что-то кричал отчаянным голосом.

Блеснула молния, и он снова увидел суровое лицо все еще стоявшей у землянки Нюры. Грянул гром, и она вдруг исчезла, как бы растворившись в воздухе, как раз в тот момент, когда он собирался коснуться ее рукой. А дождь лил уже стремительными колючими струями, и земля напиталась водою до отказа – было трудно вытягивать ноги из топкого месива. Ветер остервенело рвался вперед.

– Тимоха, брат, прости меня! – закричал Никифор, падая на колени и обращая залитое водой лицо к грозовому небу. – Убей плоть, ежели хошь, Хосподи, но душу не терзай. Пощади душу-то…

10

Как только Никифор выбежал на улицу, Нюра облегченно вздохнула и соскользнула с постели на пол. Несколько минут она стояла, опустив голову, подогнув свои длинные ноги, словно хотела стать пониже, незаметнее. Девушка все еще не понимала, что происходит с ней, и думала, что это кончится скоро и бесследно, как обыкновенная домашняя ссора.

Она содрогнулась, вспомнив перекошенное злобой лицо Никифора, и с отчаянием посмотрела на дверь, поежившись от одной только мысли, что казак вот-вот вернется. Ее тоска была острой, но недолгой.

Нюра не любила задумываться над печальными вещами. Как и любая казачка, она вообще не привыкла думать о чем-то серьезном и что-то решать. До последних событий ее жизнь катилась сама собою, и она охотно отдавалась ее течению. Нюра даже и не заметила, как попала из хорошего течения в плохое. К сожалению, она поняла это слишком поздно и не сумела выплыть обратно. А теперь, что же делать теперь? Что с ней случится, если…

Скользнув взглядом по тускло тлеющему фитилю лампы, Нюра перевела его на дверь. Она стояла, глядя вперед, и никто не мог видеть ее помертвевшего лица. То, что происходило в ней, было так страшно, что не было сил поверить. В обострившейся памяти, как один день, промелькнули последние события, полные тревог и огорчений.

Она вспомнила взволнованный голос Степки, когда он садился в готовящийся к отплытию струг. Его лицо было каким-то усталым и даже отсутствующим. А может, виноватым? Она вспомнила его печальные голубые глаза, его нахмуренный лоб…