Слово чести

Моэм Сомерсет Слово чести

Моя жена вечно всюду опаздывает, поэтому я вовсе не удивился, когда не нашел ее в отеле «Кларидж», где мы условились встретиться на ленч, хотя сам приехал на де­сять минут позже назначенного срока. Я заказал себе кок­тейль. Был разгар сезона, и в холле едва нашлось два-три свободных столика. Кто-то пил кофе после раннего ленча, кто-то, как я, потягивал сухой мартини; улыбающиеся дамы в летних туалетах были прелестны, мужчины любезны и оживленны; однако никто не показался мне достаточно ин­тересным, чтобы занять мое внимание на четверть часа, ко­торые я приготовился ждать. Все были красивы и стройны, все безупречно одеты, элегантно непринужденны, и почти все неотличимы друг от друга, так что я наблюдал за публи­кой скорее снисходительно, чем с любопытством. Но вот уже два часа, хочется есть. Жена уверяет, что ей противопо­казано носить бирюзу и часики, бирюза на ней зеленеет, а часики останавливаются; и то и другое она объясняет зло­козненностью судьбы. По поводу бирюзы я ничего не могу сказать; что касается часиков, думаю, они шли бы себе и шли, если б она их исправно заводила. Пока я таким обра­зом размышлял, ко мне приблизился один из служащих отеля с тем таинственным, многозначительным видом, какой на­пускают на себя все служащие отелей (как будто в словах, которые они пришли передать, кроется иной, недобрый смысл), и сообщил, что сейчас позвонила дама и просила сказать мне, что ее задержали и она не сможет приехать.

Что же теперь делать? Есть одному в переполненном ресторане не слишком большое удовольствие, а в клуб ехать поздно, пожалуй, лучше остаться здесь. Я медленно во­шел в зал. В отличие от многих моих светских знакомых я никогда не стремился к тому, чтобы метрдотели модных ресторанов знали меня по имени, но сегодня, клянусь, я был бы счастлив встретить чуть менее ледяной взгляд. Мет­рдотель с неприступной враждебной физиономией объ­явил, что все столики заняты. Я беспомощно оглядел ог­ромный высоченный зал и вдруг, к своей радости, увидел знакомое лицо. Леди Элизабет Вермонт была моя старин­ная приятельница. Она улыбнулась мне, и, заметив, что она одна, я подошел к ней.

— Сжальтесь над умирающим от голода и позвольте сесть с вами, — взмолился я.

— Милости прошу. Только я уже доедаю.

Она сидела за маленьким столиком подле массивной колонны, и когда я опустился на стул, то почувствовал, что мы словно одни в этой толпе.

— Какая удача, — сказал я. — Еще немного — и я бы потерял сознание от голода.

У нее была удивительная улыбка; она не вспыхивала сразу, а словно бы постепенно освещала лицо. Вот и сей­час она затеплилась на губах, тихо разлилась по всем чер­там и мягко затаилась в больших лучистых глазах. Про Элизабет Вермонт никто бы не сказал, что она вылеплена по общему шаблону. Я не знал ее в юности, однако слы­хал от многих, что она была несказанно хороша, от вос­хищения дух захватывало, и я свято этому верю, потому что и сейчас, в пятьдесят лет, ей нет равных. Рядом с ее выдержавшей натиск лет красотой свежая цветущая мо­лодость казалась бесцветной. Я не люблю накрашенных женщин, они все на одно лицо; по-моему, женщины по­ступают очень глупо, лишая свои черты индивидуально­сти и выразительности при помощи пудры, румян и губ­ной помады. Элизабет Вермонт пользовалась косметикой, но не для того, чтобы имитировать даруемое природой, а для того, чтобы усовершенствовать дары; и вы не задава­лись вопросом, как она этого достигает, вы аплодировали результатам. Вызывающая смелость, с какой она приме­няла косметику, не приглушала своеобразие этого совер­шенного лица, напротив, его подчеркивала. Думаю, Элизабет Вермонт красила волосы; они были черные, ухо­женные и блестящие. Держалась она очень прямо, будто и не умела сидеть развалясь, и была необычайно стройна. На ней было черное атласное платье, восхищающее изыс­канной простотой, на шее — длинная нить жемчуга. Един­ственная, кроме жемчуга, драгоценность — огромный изумруд на пальце с обручальным кольцом, его сумрач­ный блеск подчеркивал белизну руки. Но эта рука с крас­ными ноготками как раз и выдавала ее возраст; исчезли плавные округлые линии, нежные ямочки юности; при виде ее рук невольно сжималось сердце. Скоро, скоро эти хрупкие пальчики станут похожи на когти хищной птицы.