Читаем Слово и части речи полностью

Движение в этом направлении, как упоминалось выше, началось в ряде направлений структурализма, особенно в дескриптивизме, см. об этом [Основные 1964: 197–198]. Здесь морфема стала считаться более важным понятием, поскольку ее легко определить (хотя в конкретном описании не всегда легко выделить), тогда как статус слова неясен, а удовлетворительных его определений не было. См. оценку Л. Блумфилда у М. М. Гухман: у него «слово как определенная языковая единица практически исключается из анализа» [Гухман 1968: 14]. Если у Л. Блумфилда понятие слова еще сохраняется, то в середине ХХ в. такой подход стал доводиться до логического завершения. Британский исследователь пришел к выводу о том, что слово вообще не является единицей языка, это лишь условный или произвольный (conventional or arbitrary) сегмент [Potter 1967: 78]. Обходится без понятия слова и концепция А. Мартине, где под морфологией понимается вариация и комбинирование монем (морфем) [Мартине 1963 [1960]: 376–379]. Как отмечает В. Г. Гак, отказ от слова часто встречался во французской лингвистике ХХ в. [Гак 1986: 43]. См. и точку зрения М. Бейкера: слово – особенность языков с богатой морфологией. Бросается в глаза, что полный или частичный отказ от слова распространен в англоязычной и франкоязычной науке; В. Г. Гак связывает его с затруднением выделения слова во французском языке [Там же]. А отечественная лингвистика не отказывается от этого понятия. Характерно, что В. Г. Гак отказ считать слово основной единицей признает недостатком концепции А. Мартине [Там же: 11]. Впрочем, к такой точке зрения очень близко подошел С. Е. Яхонтов, отказавшись от «слова вообще»; и он, кстати, был исследователем нефлективного китайского языка. Еще один шаг в направлении отказа от слова делается в работах вроде вышеупомянутой статьи [Bickel, Z'u~niga 2017].

Генеративная лингвистика также чаще не уделяет внимания слову и другим морфологическим единицам, подчиняя морфологию синтаксису и включая слова в более общее понятие phrase21. На задний план может отходить и морфема, но не настолько, как слово: см. мнение М. Бейкера об универсальности понятия морфемы и ограниченной применимости понятия слова. Отказ от выделения слова, однако, может встречаться и у лингвистов, не работающих в рамках генеративизма.

Показательна недавно появившаяся статья известного типолога [Haspelmath 2011]. Ее автор рассматривает различные существующие в науке попытки определить слово или хотя бы выяснить структурные свойства этой единицы и убедительно показывает, что они дают противоречивые результаты и всегда, так или иначе, расходятся с традицией. Также отмечено, что все такие подходы не могут объяснить центральную роль слова в европейской лингвистике, с этим также следует согласиться. М. Хаспельмат обращает внимание и на ослабление интереса к проблемам слова в лингвистике последних десятилетий. Из всего этого делается вывод о том, что в теоретической лингвистике и в типологии необходимо отказаться от понятия слова, изменить привычную терминологию и перестать разграничивать морфологию и синтаксис (достаточно единого морфосинтаксического уровня). Единственная реальность – орфографическое слово, но если такая единица существует в фонетическом письме, это еще не значит, что она существует и в языке. Достаточно использования таких понятий, как морф, форматив, свободная и связанная конструкция и др. Слово же, по выражению М. Хаспельмата, один из «артефактов традиции».

Однако при таком, казалось бы, простом решении возникает ряд вопросов. Почему понятие слова существует в Европе (и, как мы увидим дальше, не только в ней) более двух тысячелетий и большую часть этого времени господствовал словоцентризм? Почему он и сейчас полностью сохраняет силу в славистике и русистике, а также в обще-лингвистических концепциях, базирующихся на русском материале22? Почему и многие западные ученые продолжают считать слово универсалией языка (см., например, [Jezek, Ramat 2009: 392])? Наконец, языке имеет совсем другое значение). Он покрывает специфически русский термин словосочетание, но в отличие от него может относиться и к одному слову, рассмотренному в синтаксическом аспекте. Я. Г. Тестелец предлагает для него эквивалент группа [Тестелец 2001: 111]. Я вернусь к рассмотрению этого понятия в 3.2. почему многие понятия словоцентризма кажутся совершенно очевидными, а его недостатки как бы не замечаются? Все это требует рассмотрения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди и динозавры
Люди и динозавры

Сосуществовал ли человек с динозаврами? На конкретном археологическом, этнографическом и историческом материале авторы книги демонстрируют, что в культурах различных народов, зачастую разделенных огромными расстояниями и многими тысячелетиями, содержатся сходные представления и изобразительные мотивы, связанные с образами реликтовых чудовищ. Авторы обращают внимание читателя на многочисленные совпадения внешнего облика «мифологических» монстров с современными палеонтологическими реконструкциями некоторых разновидностей динозавров, якобы полностью вымерших еще до появления на Земле homo sapiens. Представленные в книге свидетельства говорят о том, что реликтовые чудовища не только существовали на протяжении всей известной истории человечества, но и определенным образом взаимодействовали с человеческим обществом. Следы таких взаимоотношений, варьирующихся от поддержания регулярных симбиотических связей до прямого физического противостояния, прослеживаются авторами в самых разных исторических культурах.

Алексей Юрьевич Комогорцев , Андрей Вячеславович Жуков , Николай Николаевич Непомнящий

Альтернативные науки и научные теории / Учебная и научная литература / Образование и наука
История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства
История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства

Величие Византии заключалось в «тройном слиянии» – римского тела, греческого ума и мистического восточного духа (Р. Байрон). Византийцы были в высшей степени религиозным обществом, в котором практически отсутствовала неграмотность и в котором многие императоры славились ученостью; обществом, которое сохранило большую часть наследия греческой и римской Античности в те темные века, когда свет учения на Западе почти угас; и, наконец, обществом, которое создало такой феномен, как византийское искусство. Известный британский историк Джон Джулиус Норвич представляет подробнейший обзор истории Византийской империи начиная с ее первых дней вплоть до трагической гибели.«Византийская империя просуществовала 1123 года и 18 дней – с основания Константином Великим в понедельник 11 мая 330 года и до завоевания османским султаном Мехмедом II во вторник 29 мая 1453 года. Первая часть книги описывает историю империи от ее основания до образования западной соперницы – Священной Римской империи, включая коронацию Карла Великого в Риме на Рождество 800 года. Во второй части рассказывается об успехах Византии на протяжении правления ослепительной Македонской династии до апогея ее мощи под властью Василия II Болгаробойцы, однако заканчивается эта часть на дурном предзнаменовании – первом из трех великих поражений в византийской истории, которое империя потерпела от турок-сельджуков в битве при Манцикерте в 1071 году. Третья, и последняя, часть описывает то, каким судьбоносным оказалось это поражение. История последних двух веков существования Византии, оказавшейся в тени на фоне расцвета династии Османской империи в Малой Азии, наполнена пессимизмом, и лишь последняя глава, при всем ее трагизме, вновь поднимает дух – как неизбежно должны заканчиваться все рассказы о героизме». (Джон Джулиус Норвич)

Джон Джулиус Норвич

История / Учебная и научная литература / Образование и наука