Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений

По отбытии срока ссылки МАНДЕЛЬШТАМ явился в Москву и пытался воздействовать на общественное мнение в свою пользу путем нарочитого демонстрирования своего «бедственного положения» и своей болезни.

Антисоветские элементы из литераторов используют МАНДЕЛЬШТАМА в целях враждебной агитации, делают из него «страдальца», организуют для него сборы среди писателей. Сам МАНДЕЛЬШТАМ лично обходит квартиры литераторов и взывает о помощи.

По имеющимся сведениям, МАНДЕЛЬШТАМ до настоящего времени сохранил свои антисоветские взгляды.

В силу своей психической неуравновешенности МАНДЕЛЬШТАМ способен на агрессивные действия.

Считаю необходимым подвергнуть МАНДЕЛЬШТАМА аресту и изоляции.

На справке – три резолюции:

т. Фриновский[456]. Прошу санкцию на арест. 27.4. Журбенко[457];

Арест согласован с тов. Рогинским[458]. Подпись. 29/IV 38;

Арестовать. М. Фриновский. 29/IV 38 г.

Подпись Фриновского – замнаркома внутренних дел – стоит и на ордере № 2817 на арест. Выписали ордер – 30 апреля. (Видно, Надежда Яковлевна переписала себе эти цифры. В архиве О.М. в Принстоне есть одна бумажка нестандартного вида, на которой записано ее рукой: «№ 2817 Ося 30/IV»[459])

2

…Прибытию в Саматиху опергруппы предшествовал приезд туда 30 апреля еще и районного начальства на двух легковых машинах. 1 мая, когда весь дом отдыха буйно отмечал праздник, гуляли, по-видимому, и чекисты.

Первомайские газеты захлебывались подобающими жизнерадостностью и энтузиазмом. Сообщалось, например, что накануне праздника открылось движение по новому Крымскому мосту в Москве, что в праздничный вечер давали следующие спектакли: в Большом – «Поднятую целину» (закрытый просмотр; был там, наверно, и Сталин), во МХАТе – «Любовь Яровую», в Вахтанговском – «Человека с ружьем», в оперетте – «Свадьбу в Малиновке» и т. д.

Скромный стук в дверь избушки-читальни раздался, как вспоминает Н.М., под утро 2 мая (по чекистским документам – третьего): двое военных (сотрудники НКВД Шишканов и Шелуханов) в сопровождении главврача Фомичева[460] предъявили ордер (О.М., кстати, поразило, что он был выписан еще в апреле).

Обыска как такового не было: просто в заранее приготовленный мешок вытряхнули всё содержимое чемодана. Согласно описи, это: «1) паспорт серии Ц.М. № 027827 и 2) рукопись и переписка – одна пачка, книга – автор О. Мандельштам».

Никаких претензий и жалоб арестованный не заявил, и вся операция заняла около 20 минут…

Проводить Осипа Эмильевича до Черусти его жене позволено не было[461].

В ночь перед арестом ей снились иконы: сон не к добру.

Больше она мужа уже никогда не видела. Канули в лету и стихи, написанные здесь: запомнить их Надежда Яковлевна не успела.

…И блаженных жен родные руки
Легкий пепел соберут…

3

Итак, 2 мая 1938 года О.М. вырвали из жизни и сбросили в колодец ежовского НКВД. В его деле, впрочем, указана дата 3 мая, но это, надо полагать, дата поступления арестованного в приемник[462] внутренней (Лубянской) тюрьмы. Это небольшое трехэтажное здание во дворе лубянского колосса, окруженное со всех сторон грозными этажами с зарешеченными окнами. Если бы вдруг удалось увидеть его сверху, оно могло бы показаться мышонком в тисках кошачьих когтей. А снизу – из тесноты камер – людям, трепыхавшимся в неволе, таким оно не казалось, не воспринималось как метафора, – таким оно просто было. Но никакая птица не разглядела бы сверху ни малоприметную дверь в зал судебных заседаний, ни подземного хода, которым уводили отсюда тысячи и тысячи – в расстрельные подвалы дома Военной коллегии, что на другой стороне Лубянской площади…

О.М., впрочем, им не провели. В приемнике у него отобрали паспорт, чемоданчик, помочи, галстук, воротничок, наволочку и деревянную трость с набалдашником; выдали квитанцию: одну взамен всего изъятого (№ 13346); другую (№ 397) – на имевшуюся у О.М. при себе наличность: 36 рублей 28 копеек.