Слово и событие. Писатель и литература

Я сказал бы неправду, если бы стал утверждать что перечисленные причины единственные, заставившие меня писать. Многие из этих причин давали о себе знать мало-помалу по мере того как я сталкивался с различными идеологическими вождями, учителями мысли и духовными наставниками, предлагавшими себя в мои руководители. Я встретил так на своем пути вербовщиков от ангажированного искусства и театра. Мне случилось как-то, уже двадцать и более лет назад, получить с Жаном Вотье буквально повестку от некоего месье Панижеля, с которым мы не были знакомы. Поколебавшись, мы приняли приглашение. Месье Панижель был член коммунистической партии, очень сталинистской в ту эпоху. Он держал перед нами почти следующую речь: «Ребята, у вас есть талант, но у вас нет идей. Вы не можете делать театр без идей. Я вас научу. Идеи я вам дам. Мы будем периодически собираться и я вам буду говорить что надо писать». Разумеется, мы уже больше никогда не ходили на встречи с этим господином. Примерно в то же время или годом позже Бернар Дор написал длинную статью, целую полосу в тогдашнем «Экспрессе» о нас с Адамовым. Два наших портрета украшали страницу этого еженедельника. Что говорил Бернар Дор в своей статье? По его мнению, мы вроде бы выполнили к тому времени хорошую негативную работу, работу критики буржуазного или мелкобуржуазного общества (что было лишь самой маловажной из моих целей), это всё неплохо, но еще далеко не достаточно. У нас с Адамовым бесспорно незаурядный талант и мы могли бы стать двумя самыми выдающимися деятелями современного театра. При одном условии. Довольно негативной критики, нам следует отныне выступать с позитивными тезисами, иначе нам скоро вообще нечего будет говорить. Чтобы обновиться, чтобы стать крупными и зрелыми авторами, есть только одна возможность: стать ангажированными писателями. Тогда много говорили об ангажированности. Следовало принять участие в социальной и политической борьбе. Мы должны были делать революционный театр не только по форме, но и по существу, по содержанию, ибо здесь и заключалась суть ангажированности. «Станьте ангажированными» означало не «боритесь за дело, которое вам близко», а просто-напросто «запишитесь в коммунистическую партию и будьте ее активистами». Вот в чем единственно только и заключалась ангажированность. Создавать театр марксистского воспитания. «Будьте революционерами» означало «будьте конформистами марксистского порядка, главное, не революционизируйте его; примите его общество, которое оказалось хуже всякого другого». Такой же и смысл народного театра: политически образовывать массы в единственном направлении, даже не в собственно марксистском, а в соответствии с текущими установками и инструкциями тоталитарных государств, их догм. Западные идеологи хотели навязать нам директивы, исходившие от властей в тех странах Востока, откуда выдающиеся интеллектуалы тех стран хотели бежать и бежали на наших глазах, ценою громадных личных жертв. Во Франции, как впрочем в Англии и Германии, именно оппозиция или скорее идеологическая мода осуществляла или пыталась осуществить настоящую цензуру. Я ощущал себя в меньшинстве, ощущал себя сплющенным между буржуазной условностью и новой идеологической условностью. Я ощущал себя в меньшинстве, в раздоре со всем миром и очень неуютно, без духовной семьи, одиночкой. Разумеется я не уступил ни в чем. Адамов перестал сопротивляться, принял политическую ангажированность, обратился в примитивный марксизм брехтовского толка и получил аплодисменты идеологической критики. Но публика ему не аплодировала. Его поддерживала только горстка буржуазных мыслителей, считавших себя революционерами, без реального контакта с человечеством в целом. Артюр Адамов отрекся от своих первых работ и погубил себя как писатель и художник. В конце своей жизни, я знаю, он жалел об этом.

Молодые буржуа, реакционеры по натуре, занимавшиеся тогда и теперь, уже далеко не столь молодыми, всё еще продолжающие с ожесточением заниматься драматургической критикой, верили что они «с массами», единодушны с массами, и хотели научить народ тому, что такое народ. Но мы знаем что народ и масса всего лишь идеи, лишенные смысла.