Его рассказ совпал со словами спасшихся дружинников.
– Сколько ты хочешь за коня? – спросила княгиня.
– Пять гривен.
– Мой муж купил его за две гривны! – возмутилась она.
– А мне он достался дороже, – невозмутимо произнес берендей.
– Матушка, заплати, пожалуйста! – вмешалась в торг княжна Ярослава.
Берендей с «лоскутным» лицом поднял голову, чтобы посмотреть, кто за него беспокоиться. На губах Бута заранее появилась еле заметная презрительная улыбка. Он встретился взглядом со взглядом Ярославы – и осекся. Столько искренней жалости и сострадания к себе берендей не видел ни разу в жизни. Бут опустил голову в надежде, что это ему привиделось, что сейчас это наваждение исчезнет, и опять посмотрел в глаза княжны. Нет, ему не привиделось. Ярослава действительно как бы целовала его раны, стараясь забрать себе их былую боль и нынешнее уродство. Обычно невозмутимый берендей сжал зубы и опустил голову, чтобы никто не заметил, как он растроган.
– Хорошо, я заплачу тебе за коня три гривны, – продолжила торг княгиня Ефросинья.
Справившись с чувствами, Бут ровным голосом произнес:
– Не надо. Я дарю коня.
– Ты не хочешь за него платы? – не поверила Ефросинья Ярославна.
– Нет, – ответил берендей, развернулся и косолапо пошел к своему жеребцу, стоявшему у коновязи возле ворот.
– Нам бы не помешал отважный воин, – подсказал княгине воевода Паук.
– Эй, подожди! – остановила берендея Ефросинья Ярославна. – Я смотрю, ты смелый и сильный воин. Не хочешь поступить в мою дружину? Получишь хорошее содержание.
– Мне воля дороже, – отказался Бут, не поднимая головы.
– Боле воли – хуже доля, – сказала княгиня. – Отобьем половцев – и опять будешь волен, как степной ветер.
– Останься, – робко попросила княжна Ярослава.
Берендей посмотрел ей в глаза, убедился, что просьба искренняя, и произнес:
– Хорошо, я согласен.
– Выдайте ему новую одежду и сапоги и укажите, где будет жить, – приказала княгиня Ефросинья ключнику и воеводе.
– Пойдем со мной, – позвал берендея Олекса Паук. – Тебя как зовут?
– Бут, – ответил берендей с «лоскутным» лицом, подняв голову и посмотрев в глаза воеводе, ожидая увидеть в них отвращение.
Паука не смутило уродство берендея, у самого хватало шрамов на лице. После пожара на его щеке, рядом со старым шрамом, появился новый от ожога. Борода теперь там не росла, оба шрамы были хорошо видны. Заметив их, Бут сразу смягчился, расслабился, будто долго шел против ветра и вдруг попал в затишье.
– Ты ведь хорошо знаешь, как будут нападать половцы на крепость. Походи, посмотри наши укрепления, как мы готовимся к встрече непрошеных гостей, может, подскажешь что-нибудь дельное. А потом будешь вместе со всеми камни на стены носить, – предложил воевода, ведя берендея к избе, в которой жили неженатые дружинники.
– Хорошо, – покорно согласился берендей Бут, хотя еще сегодня утром оскалился бы, услышав подобный приказ, и ускакал в степь.
Всю предыдущую жизнь берендей с «лоскутным» лицом только ненавидел людей, причем сильнее, чем они его. Сегодня он впервые влюбился, и казался чужим самому себе. Это в нем впервые дала о себе знать белая душа.