Это соответствует и Задонщине, где мечи упомянуты восемь раз (у русских), а сабля один раз (у татар). Замена же меча саблей в Слове легко находит объяснение. Очевидно, позднейший автор не был достаточно осведомлен в специфике древнерусского оружия и употреблял меч и саблю в одинаковом значении. Приведя фразу, близкую к Задонщине («гремлеши о шеломы мечи»), он не хотел повторять тот же образ, видоизменил его, сказав «поскепаны саблями калеными шеломы». Но все это лишний раз подтверждает первичность текста Задонщины и вторичность Слова, автор которого не знал, что в XII в. сабля на Руси была малоупотребительным оружием.[Поэтому вывод А. В. Соловьева о том, что «автор Слова прекрасно разбирался в древнерусском оружии» (Соловьев А. В. Копья поют. Р. 250), не соответствует действительности.]
Слово:
Тъй бо Олегь… ступаетъ въ златъ стремень… Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе и
Тогда
То было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицей рати не слышано!
Задонщина
:Тогда князь великый
В то время
Нам уже приходилось писать, что весь контекст Пространной Задонщины с «зеленой», а не белой ковылью вторичного происхождения сравнительно с Краткой (см. Задонщина, фрагмент № 17).
В этом фрагменте Слова помещено лирическое отступление о княжеских усобицах во время Олега Святославича. Отклонение навеяно рассказом Задонщины, где говорится о разорении Рязанской земли князя Олега. Автор Слова перенес эту картину во времена Олега Черниговского. Судя по композиции Песни, ее автор хотел сказать, что поражение русских князей на Каяле объясняется их распрями. Но ничего подобного у него не получилось. Рассказав текстом, близким к Задонщине, о гибели князя Бориса в битве на Нежатиной ниве («паполома» — погребальное покрывало) и опустошении Русской земли, он просто прибавляет: «так было во время тогдашних битв, а такой рати (как битва на Каяле) даже и слышно не было». Трудно сказать, почему автор воздержался от, казалось бы, естественного объяснения причин событий 1185 г.: то ли это вызывалось отсутствием подходящего текстового материала, то ли другими обстоятельствами.
Многие исследователи, исходя из чтения Задонщины, предлагают конъектуру «на ковылу»,[Это чтение дают Н. С. Тихонравов, В. Миллер, А. П. Кадлубовский, В. Яковлев, П. Владимиров, И. Козловский, А. Обремска-Яблоньска и др. В последнее время его поддерживали М. В. Щепкина из палеографических соображений (см. ее работу: Замечания о палеографических особенностях рукописи «Слова о полку Игореве»//ТОДРЛ. М.; Л., 1953. Т. 9. С. 22), В. Ф. Ржига («Слово о полку Игореве». М., 1961. С. 320), Р. О. Якобсон (см. его статью: Изучение «Слова о полку Игореве» в Соединенных Штатах Америки//ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. 14. С. 106), а также отчасти Л. А. Булаховский (в статье: О первоначальном тексте. С. 442).] считая «канин» опиской.
Другая группа исследователей (И. М. Снегирев, А. И. Соболевский, В. Н. Перетц, Л. А. Дмитриев, Д. С. Лихачев и др.) считала, что в Слове упоминается речка Канин (находится в Черниговщине), о которой говорится в Лаврентьевской и Радзивиловской летописях под 1152 г.[ «Вси поидоша к Чернигову и перешедше Сновъ и сташа у Гуричева близь города, перешедше Канинъ» (ПСРЛ. Л., 1927. Т. I, вып. 2. С. 338). См.: Дылевский Н. «На Канину зелену паполому постла»//Известия на Института за българска литература. София, 1955. Кн. 3. С. 102; Ангелов Б. Бележки върху «Слово о полку Игореве»//Там же. София, 1957. Кн. 5. С. 459–460. В последнее время об этом также писали: Д. С. Лихачев (Слово-1950. С. 112); Дылевский H. М. Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве»//Слово. С6.-1962. С. 187–190; Попов А. И. «Каяла» и «канина» в «Слове о полку Игореве»//РЛ. 1967. № 4. С. 217–218. По К. В. Кудряшову, Канин-речка в 2 км к востоку от Чернигова (Кудряшов. Половецкая степь. С. 78). См. также Салмина М.А. Канина//Энциклопедия. Т. 3. С. 9—11.]