Слово о полку Игореве

Если бы, продолжает Д. С. Лихачев, Слово происходило бы от Задонщины, то «автор „Слова“ должен был бы сделать выборку только одного стиля из всего произведения и начисто очистить его от всех „деловых“ элементов».[Лихачев. Когда было написано «Слово»? С. 145. См. также: Дмитриева, Дмитриев, Творогов. По поводу. С. 117.] Судя по контексту, это представляется Д. С. Лихачеву невозможным. Но почему же? В Пространной Задонщине действительно устно-поэтические мотивы, тонко сплетенные с книжными еще в ее кратком прототипе, дополнены «делопроизводственно-церковными мотивами», приближающими ее текст к конкретной обстановке Куликовской битвы. Создавая произведение на другую тему, автор Слова, конечно, брал из своего источника лишь поэтические места, оставляя в стороне конкретно-исторические. Проникли ли в Слово элементы делового языка? Конечно. Вспомним хотя бы плач Ярославны с совершенно неожиданным, деловым «а ркучи», которое восходит к Задонщине.

Далее, Д. С. Лихачев находит, что Задонщина «однообразно повторяет одни и те же стилистические формулы, близкие к „Слову“. Это типичный результат посредственного подражания».[Лихачев. Когда было написано «Слово»? С. 145.] Верно ли это утверждение? Отчасти. Точнее, с тремя оговорками: не просто Задонщина, а Пространная Задонщина, не формулы Слова, а формулы Краткой Задонщины, наконец, дублирующиеся формулы могут свидетельствовать о близости памятника к фольклору, а не о плохом подражании. Повторяемость одних и тех же стилистических оборотов — характерная черта эпоса.

Возьмем примеры, приведенные Д. С. Лихачевым. Он ссылается на то, что в Задонщине мечи четырежды «гремят» о шеломы. Это не вполне точно. В Краткой Задонщине в одном случае удальцы гремят «золочеными шеломы» (фрагмент № И),[Здесь и далее имеются в виду фрагменты, приведенные в главе I настоящего исследования.] а в другом просто «грянуша… мечи» (фрагмент № 16). Зато формула гремящих мечей «о шеломы татарские» («хиновские») четырежды муссируется в Пространной Задонщине (фрагменты № 10, 16, 23, 25). Или вот мотив «сияющих» или «светящихся» доспехов. Он есть только в Пространной Задонщине (фрагменты № 16, 17, 23, 25).[Глагол «сияет» есть еще в фрагменте № 14 Пространной Задонщины.] В Краткой Задонщине о наступлении поганых «на поля» говорится дважды (фрагменты № 8, 14), в Пространной — трижды (фрагменты № 14, 23, 25). Повторяющиеся обороты Краткой Задонщины тяготеют к фольклорной традиции: «стук стучит», «золотые шеломы», «грянуша… мечи булатныя». Выводить их из Слова нет никакой необходимости.

В Пространной Задонщине эпические повторы были утрированы, а потому стали порой безвкусными и однообразными, разрушали художественную ткань произведения. То, что эти повторы взяты автором Задонщины из Слова, Д. С. Лихачевым постулируется, а не доказывается. Его построение имело бы долю вероятия, если бы в Пространной Задонщине повторялись только те стилистические элементы, которые связаны со Словом. Однако и это не так: выражения «окованные рати», «за веру християнскую» дублируются в Задонщине, но отсутствуют в Слове. Повторы, следовательно, показывают манеру автора Пространной Задонщины, а не навеяны его источником.

Вторичность Задонщины Д. С. Лихачев усматривает и в том, что в ней или отсутствуют сложные образы Слова, или они беднее. Но о какой Задонщине идет у него речь? Как бы забывая о существовании глубоко поэтической Краткой редакции памятника, Д. С. Лихачев оперирует с текстами Пространной. Но последняя действительно в художественном отношении несовершенна. Все дело лишь в том, что ей предшествует Слово или Краткая Задонщина. Так, Д. С. Лихачева пленяет «великолепная картина движения половецких орд в степи» по Слову о полку Игореве («кричать тлгы полунощы, рцы лебеди роспущени»). Он прав, что в Задонщине (добавим: Пространной) картина беднее («въскрипели телегы меж Доном и Непром, идут хинове в Рускую землю»). Однако высокоодаренный автор Слова, живший в более позднее время, чем автор компилятивной Пространной Задонщины, вполне мог создать более яркий образ на материале своего источника. Заметим, что в Краткой Задонщине образ очень поэтичен: «быти стуку и грому велику межю Дономь и Непромь. Идет Хинела на Русскую землю. Серие волци воють» и т. д.

По мнению Д. С. Лихачева, «образ Бояна в „Слове“ полнокровен, связан со всем замыслом введения к „Слову“ — выбором стиля; в „Задонщине“ от этого образа осталась лишь бледная тень».[Лихачев. Когда было написано «Слово»? С. 146.] И опять утверждение очень субъективно. В Краткой Задонщине обращение к Бояну, как мы писали, имеет строгий смысл: древний певец воспевал князей прошлого, а автор Задонщины хочет петь о Дмитрии Донском. В Пространной Задонщине текст был осложнен, ибо составителю пришлось упомянуть своего предшественника (Софония). В Слове о полку Игореве вместо естественной первозданной простоты, которая, казалось бы, должна быть присуща первоисточнику, находим еще большую осложненность.[Подробнее см. фрагменты № 1–2 главы I и фрагмент № 1 настоящей главы.]