Слово о полку Игореве

Таким образом, изучение языковых особенностей и «темных мест» Слова о полку Игореве не дает никаких прочных оснований в пользу древности происхождения этого памятника.

Автор Слова не был ученым лингвистом, изучившим законы развития древнерусского языка.[ «Чтобы создать подобную языковую ткань искусственно, надо быть гигаитом-лингвистом, упредившим чуть ли не на столетие состояние науки о языке» (Орлов. Слово. С. 212).] Многочисленные ошибки в употреблении грамматических форм невозможны были бы у ученого-языковеда, который бы стремился уложить весь языковой строй памятника в определенную систему. Перед нами совсем другое лицо — книжник, начитанный в древнерусских текстах, привыкший к строю их языка. Стремясь воспроизвести язык Древней Руси, он сочетал знакомые ему нормы церковнославянского языка с элементами просторечья. Этот путь в дальнейшем в русской художественной литературе получил широкое распространение и дожил до XX в.

Автор Слова хотел стилизовать свое произведение под «древность», используя для этой цели словарный состав Ипатьевской летописи и Задонщины. Вместе с тем в лексике Слова о полку Игореве обнаруживаются следы знакомства автора с элементами украинского, белорусского языков и значительный пласт слов позднего происхождения.

Говоря об историках, разделяющих взгляд о создании Слова в конце XVIII в., академик М. Н. Тихомиров пишет, что они не считаются «с той элементарной истиной, что в конце XVIII столетия, когда было обнаружено „Слово о полку Игореве“, во всей России не было людей, которые сумели бы написать большое произведение речью XII века».[Тихомиров. Русская культура. С. 65.] С этим доводом трудно согласиться. Кстати, подобные соображения по другому поводу в 1862 г. высказывал академик

А. А. Куник. Он писал: «Я решительно утверждаю, что никтоиз чешских литературоведов не сумел бы сочинить на правильномдревнечешском языке стихотворения такого объема и содержания, как Суд Любуши и Краледворская рукопись».[Купик А. А. Спор о подлинности Суда Любуши и Краледворской рукописи // Записки Академии наук. СПб., 1862. Т. 2. С. 1.] Позднее происхождение обоих творений Ганки, как известно, уже после этого было доказано. Что же касается Слова о полку Игореве, то прав М. Н. Тихомиров, говорящий в той же статье: «Вообще нельзя представлять себе Москву XVIII века какой-то пустыней, где не было образованных людей».[Тихомиров. Русская культура. С. 66.] Язык Слова, несмотря на стилизацию «под древность», выполненную на основе Задонщины и Ипатьевской летописи, дает достаточно данных для того, чтобы судить о поздних явлениях в лексике, морфологии и синтаксисе памятника и сделать предварительные выводы о строе языка его автора.

Глава VI В ПОИСКАХ АВТОРА СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

Итак, мы приближаемся к тому, чтобы попытаться определить время создания и автора Слова о полку Игореве. В ходе предыдущего исследования было установлено, что это произведение не могло быть написано ранее XVI в. Зная историю русского литературного процесса в XVI — первой половине XVIII в., можно с уверенностью полагать, что и в это время Слово появиться не могло. История литературы этого периода уже представлена значительным числом памятников. Они дают как бы то обрамление, которому должно соответствовать любое найденное вновь художественное произведение. Но Слово о полку Игореве в эти рамки не вписывается. Такое сочетание книжной стихии с народной в гармоничном поэтическом произведении требует сравнительно высокого уровня развития литературы. Только с 70-х гг. XVIII в. появляется настолько глубокий интерес к устно-поэтическим произведениям, что они начинают издаваться, превращаясь в образцы для подражания. В это же время мифология Древней Руси проникает на страницы литературных произведений, расцветая пышным цветом в Слове о полку Игореве.

Ни от XIII–XV вв., ни даже от XVI–XVII вв. до нас не дошло ни одного памятника поэзии, сопоставимого со Словом о полку Игореве. Датируя Слово XII в., мы вынуждены допустить такой многовековой регресс русской литературы, что это вошло бы в вопиющее противоречие с нашими представлениями о поступательном ходе русского литературного процесса в XII–XVII вв.