Надо отдать полную справедливость А. И. Мусину-Пушкину: он привлек к изданию „Слова“ лучших археографов своего времени, предоставил им полную возможность исправлять и его собственный перевод и его комментарии, минимально вмешиваясь в их работу. Издание „Слова“, несмотря на все его недостатки, ясные для нас сейчас, для своего времени было превосходным.
„Слово о полку Игореве“ не было единственным изданием А. И. Мусина-Пушкина. В 1792 г. Мусин-Пушкин издал совместно с Болтиным и Елагиным „Русскую Правду“, а в 1793 г. — „Поучение“ (или, как оно было названо в издании, „Духовную“) Владимира Мономаха. Оба издания рекламировались А. И. Мусиным-Пушкиным как сделанные „со всею точностью“ (предисловие к изданию „Русской Правды“), „со всевозможностью точностию, так что не только речение, но ниже буква одна не проронена и переменена“ (предисловие к изданию „Духовной“). Мы имеем полную возможность выяснить издательские приемы Мусина-Пушкина, сличая издание „Поучения“ с текстом его в рукописи Лаврентьевской летописи. Эти издательские приемы, несмотря на заявление самого Мусина-Пушкина, отнюдь не обеспечивали точности издания и были значительно ниже тех, которые были применены к изданию „Слова о полку Игореве“. В издании „Поучения“ наставлены ударения, знаки придыхания, знаки препинания, прописные буквы и т. д., которых отнюдь нет в рукописи;
Внешне все три издания А. И. Мусина-Пушкина („Русской Правды“, „Поучения“ Мономаха и „Слова о полку Игореве“) были выполнены в общем однотипно (предисловия, текст и перевод, печатавшийся в две колонки на одной странице, примечания внизу страниц); различие лишь в том, что в первых двух изданиях был применен для текста церковно-славянский шрифт, а для издания „Слова“ — гражданский. Однако, по существу, издание „Слова“ было выполнено значительно более тщательно, и этим мы в первую очередь, конечно, обязаны сотрудничеству Н. Н. Бантыша-Каменского и А. Ф. Малиновского. Насколько хорошим было для своего времени издание „Слова“, ясно показывает также и сравнение его с вышедшим в 1804 г. изданием песен Кирши Данилова, выполненным А. Ф. Якубовичем.
Однако как бы ни высоко оценивали мы первое издание „Слова“ сравнительно с другими однотипными изданиями его времени, неподготовленность науки на рубеже XVIII—XIX вв. для такого рода изданий выступает в нем со всею яркостью. То, что сейчас кажется нам простым и ясным в „Слове“, не было „узнано“ его первыми издателями, нагромоздившими на и без того испорченный переписчиками текст „Слова“ свои собственные ошибки прочтения. Но эти же самые ошибки издателей свидетельствуют, однако, о добросовестности их как археографов. Издатели предпочли оставить текст темным, чем произвольно его „прояснять“. Они не выдумывали текста, но печатали его с тою точностью, с какою это им позволяла их осведомленность в палеографии, в древнерусском языке, в русской истории и исторической географии. И нет лучшего доказательства добросовестности первых издателей, чем те самые ошибки, те „темные места“, которые они допустили в своем издании.
Явное непонимание текста „Слова о полку Игореве“ заметно во многих местах первого издания, где неправильно разделены или слиты слова текста (в подлиннике, по свидетельству А. И. Мусина-Пушкина, слова были писаны в сплошную строку).[640]
Так, например, в первом издании „Слова“ напечатано раздельно „къ мети“, „по скочи“, „затвори въ Дунаю“, „сице и рати“, „мужа имѣ ся“. Слова эти не представляют сейчас для нас никаких сомнений в их значении. Непонятные им слова первые издатели „Слова“ писали иногда с прописных букв, предполагая в них собственные имена. Так получились „село в Переяславской области“ Шеломянем (стр. 10), „Кощей — якобы собственное имя какого-то половца (стр. 22), „Урим“ (вм. „у Рим“) — якобы один из воевод или соратников князя Игоря (стр. 27), „Чага“, отожествленная с Кончаком (стр. 28), и др. Наконец, издатели „Слова“ оставили без перевода следующее место: „великому хръсови влъкомъ путь прерыскаше“ (стр. 36).