Читаем Слово о полку Игореве полностью

О стонать Русской земле, помянув первые времена [еще до Всеслава Полоцкого] и первых князей [очевидно, Олега, Игоря, Святослава, Владимира]! Того старого Владимира [Святославича] нельзя было пригвоздить к горам киевским [так часто он ходил в походы на недругов Русской земли]; вот ведь [и] теперь встали стяги [приготовившись к походу] Рюрика [Ростиславича], и другие [его брата] Давыда [Ростиславича], но врозь у них развеваются полотнища [нет между ними согласия]. [Забыты, следовательно, походы первых русских князей на врагов Руси; в нынешних походах нет между князьями согласия]. Копья поют! [Слышатся звуки битвы!]


Возвращаясь к повествованию об Игоре, автор передает плач жены Игоря – Ярославны.

На Дунае Ярославнин [жены Игоря – дочери Ярослава Осмомысла] голос слышится [голос Ярославны долетает до крайних границ Руси – до берегов Дуная], кукушкою безвестною рано [она] кукует: «Полечу, – говорит, – кукушкою по Дунаю, омочу бобровый рукав в Каяле реке [где потерпел поражение Игорь], утру князю [Игорю] кровавые его раны на могучем его теле».

Ярославна рано плачет в Путивле на забрале [на переходах городских стен], приговаривая: «О ветер, ветрило! Зачем ты, господин, веешь наперекор [навстречу русским полкам]? Зачем мчишь хиновские стрелочки на своих легких крыльицах на воинов моего милого [в битве на Каяле ветер дул на русских со стороны моря, со стороны половцев]? Разве мало тебе было в вышине под облаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселье по ковылю [ты] развеял?»

Ярославна рано плачет в Путивле городе на забрале, приговаривая: «О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы [в местах днепровских порогов] сквозь землю Половецкую. Ты лелеял на себе Святославовы [Святослава Всеволодовича киевского] насады [суда с «насаженными», надшитыми бортами] до стана Кобякова [до стана половецкого войска хана Кобяка, разбитого Святославом за год до похода Игоря]. Прилелей [же], господин, ко мне моего милого, чтобы не слала рано я к нему слез на море [где в Приазовских степях находился в плену Игорь].

Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, приговаривая: «Светлое и трижды светлое солнце! Для всех ты тепло и прекрасно: к чему [же], господине, простерло [ты] горячие свои лучи на воинов моего милого? В поле безводном жаждою им луки согнуло, горем им колчаны заткнуло?» [В трехдневном бою воины Игоря жестоко страдали от жажды.]


Как бы в ответ на мольбу Ярославны, бог указывает путь Игорю к бегству в Русскую землю.

Прыснуло море в полуночи, идут смерчи облаками. Игорю князю бог путь указывает [этими приметами] из земли Половецкой в землю Русскую к отчему золотому столу [в Чернигове].


Описание бегства Игоря.

Погасли вечером зори. Игорь спит, Игорь бдит, Игорь мыслью поля мерит от великого Дона до малого Донца. Коня в полночь Овлур [крещеный половец, дружественный Игорю] свистнул за рекою, велит князю разуметь: князю Игорю не оставаться; [Овлур] кликнул, застучала земля [под копытами коней], зашумела [потревоженная] трава, вежи половецкие задвигались [половцы заметили бегство Игоря]. А Игорь князь поскакал горностаем к [прибрежному] тростнику и белым гоголем на воду. Вскочил [на той стороне реки] на борзого коня [приготовленного ему Овлуром за рекою] и соскочил с него серым волком. И побежал к излучине Донца, и полетел соколом под облаками, избивая гусей и лебедей к завтраку, и обеду, и ужину. Когда Игорь соколом полетел, тогда Овлур волком побежал, стряхивая собою студеную росу: [оба] ведь надорвали своих борзых коней.


Разговор Игоря с рекой Донцом.

Донец говорит: «[О!] князь Игорь, немало тебе величия, а Кончаку нелюбия, а Русской земле веселия!»

Игорь говорит [в ответ]: «О Донец! Немало тебе величия, лелеявшему князя [Игоря] на волнах, стлавшему ему зеленую траву на своих серебряных берегах, одевавшему его теплыми туманами под сенью зеленого дерева; ты стерег его [Игоря] гоголем на воде [твой чуткий к приближению человека гоголь предупреждал его об опасности], чайками на струях [твои чайки, поднимаясь с воды, предупреждали его о приближении погони], чернядями на ветрах [чуткими к приближению человека чернядями]. Не такова-то, – говорит [Игорь], – река Стугна; скудную струю имея, поглотив чужие ручьи и ладьи, расширенная к устью, [когда-то] юношу князя Ростислава [брата Владимира Мономаха] заключила [утопила во время бегства от половцев после поражения]. На темном берегу Днепра плачет мать Ростислава по юноше князе Ростиславе. [Тогда] уныли цветы от жалости и дерево с тоской к земле приклонилось».


Погоня за Игорем. Разговор Гзака и Кончака о том, как удержать Игоря в плену.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзив: Русская классика

Судьба человека. Донские рассказы
Судьба человека. Донские рассказы

В этой книге вы прочтете новеллу «Судьба человека» и «Донские рассказы». «Судьба человека» (1956–1957 гг.) – пронзительный рассказ о временах Великой Отечественной войны. Одно из первых произведений советской литературы, в котором война показана правдиво и наглядно. Плен, немецкие концлагеря, побег, возвращение на фронт, потеря близких, тяжелое послевоенное время, попытка найти родную душу, спастись от одиночества. Рассказ экранизировал Сергей Бондарчук, он же и исполнил в нем главную роль – фильм начинающего режиссера получил главный приз Московского кинофестиваля в 1959 году.«Донские рассказы» (1924–1926 гг.) – это сборник из шести рассказов, описывающих события Гражданской войны. Хотя местом действия остается Дон, с его особым колоритом и специфическим казачьим духом, очевидно, что события в этих новеллах могут быть спроецированы на всю Россию – война обнажает чувства, именно в такое кровавое время, когда стираются границы дозволенного, яснее становится, кто смог сохранить достоинство и остаться Человеком, а кто нет.

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза

Похожие книги

Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б. Йейтса, Артура Симонса, Эрнста Даусона, Лайонела Джонсона и др. Отдельная часть книги рассказывает о классиках нонсенса – Эдварде Лире, Льюисе Кэрролле и Герберте Честертоне. Другие очерки рассказывают о поэзии прерафаэлитов, об Э. Хаусмане и Р. Киплинге, а также о поэтах XX века: Роберте Грейвзе, певце Белой Богини, и Уинстене Хью Одене. Сквозной темой книги можно считать романтическую линию английской поэзии – от Уильяма Блейка до «последнего романтика» Йейтса и дальше. Как и в первом томе, очерки иллюстрируются переводами стихов, выполненными автором.

Григорий Михайлович Кружков

Языкознание, иностранные языки